18
Утром я встал рано. Стоя под душем, увидел засохшие потеки черной и белой краски на ладони. Вспомнил о птичьем помете на крыльце Карвера неделю назад. Потом об исчезновении Джоанны Гринлоу.
«Ее крыльцо было заляпано краской – черной и белой».
Я взял телефон. Надо было поговорить со знающим человеком. Из моих знакомцев в этом хорошо разбирался только один. Я со вздохом набрал номер Сатти. После ареста женщины в чадре мы с Сатти больше не виделись. Как и все остальные, он считал, что меня поймали на хищении наркотиков из хранилища для улик и отстранили от службы. Если он по-прежнему дежурил по ночам, то сейчас, наверное, отсыпался.
– Алло, – хрипло буркнул он в трубку.
– Сатти.
– Угу.
– Это Уэйтс.
– Уэйтс? – С него тут же слетел сон. – Какого хрена?
– Мне нужна помощь…
– Фиг тебе, а не помощь. Совсем обнаглел!
– Да-да, знаю.
– Мне с тобой даже разговаривать нельзя. Если дело дойдет до суда, я дам показания против тебя. С радостью.
– Слушай, я бы не стал звонить, но дело очень срочное…
– У меня денег ни фига нет и времени тоже, так что…
– Это не про деньги. Про метки преступных группировок.
Он ничего не сказал, но явно заинтересовался.
– Ты единственный, кто знает про них все.
– А зачем тебе?
– Частная работенка. В охране.
– За нее платят?
– Сотню фунтов в час.
Он презрительно фыркнул.
– Хорошо, двести. Больше дать не могу.
Он сглотнул, раздумывая.
– Где?
– В городе? В «Темпле»?
Бар «Темпл», перестроенный из подземного общественного туалета, принадлежал бывшему солисту популярной местной группы. Бар был нарочито запущенным, с приемлемыми ценами. Любимый бар Сатти.
– Бабло не забудь, – сказал Сатти и повесил трубку.
19
Я спустился в «Темпл». Глаза привыкали к темноте. Места в баре было мало, но зато в нем стоял лучший в городе музыкальный автомат. Сегодня он играл «Exile on Main Street»
[12]. Сатти с пинтой «Гиннеса» сидел за барной стойкой. Увидев меня, он опустошил стакан и грохнул им по столешнице.
– Еще два пива, – велел он барменше. – Он платит.
Я сел, заплатил за пиво и отпил глоток.
– Привет.
– Гони бабло, – сказал Сатти, почесываясь.
Я отдал ему деньги. Четыре пятидесятифунтовые банкноты из пяти штук, полученных от Карвера.
Сатти пересчитал их дважды.
– Ну, выкладывай, что там у тебя…
– Джоанна Гринлоу, – сказал я.
– И как это связано с частной охраной?
– Да так, для общего развития. В полицейских рапортах говорится, что крыльцо ее дома было чем-то заляпано.
– Краской, черной и белой. – Он фыркнул. – Старая метка бернсайдеров.
– Значит…
– Мало ли кто пометил крыльцо! Сначала это сочли зацепкой, но по одному пятну краски дело не распутаешь.
– Что ты знаешь о бернсайдерах?
– Да все. – Он пожал плечами. – В районе Бернсайд были заводы. Пару миль на север от города, вдоль реки Эруэлл. – Он отпил пива и продолжил уже значительно добродушнее: – Промзона примыкала к реке, так что товары отправляли и доставляли по воде. Все закрылось в восьмидесятых, когда производство переместили за границу. А весь район превратился в помойку.
– Я там никогда не был.
– Ничего не потерял. Заброшенные склады. Наркоманы, шлюхи, бомжи.
– А сами бернсайдеры?
– Их мало осталось. В основном толкают чернягу.
– Чернягу?
– Угу. Гонят ее из фентанила. Действует в сотни раз сильнее морфина. Дешевое производство, доступная цена. – Он усмехнулся. – Зубодробительные приходы, но сильный риск заражения. Ампутации. И так далее.
– А краска…
– Больше не в ходу. Это так, метили территорию при разборках. А теперь никакой территории у них нет.
– Почему?
Он смерил меня взглядом:
– А тебе зачем?
– Человек, на которого я работаю, уже несколько раз видел на крыльце пятна краски. Вот я и вспомнил… – Помолчав, я продолжил: – Решил стрясти с него деньжат и тебе отдать. В качестве извинения…
Он фыркнул.
– У него на крыльце скорее дорожники «зебру» нарисуют, чем бернсайдеры метку оставят. С ними покончено. Их лавочку прикрыли и, похоже, навсегда.
– И кто же с ними так?
– Зейн Карвер. Начал играть по-крупному лет десять назад. До большой крови не дошло, но даже наркоманам стало понятно, кто здесь главный. «Восьмерка» чище черняги и по цене нормальная. К тому же за долги Карвер никого не режет. Он вроде как облагородил сбыт наркоты. Бернсайдеры – вчерашний день. И метка их тоже.
Я глотнул пива, обдумал услышанное. То, что метка устарела, не отменяло ее значения. Возможно, ее использовали, чтобы напомнить о былой славе? Однако на разборки между бандами это не похоже. Не было ни угроз, ни насилия. Это что-то личное. Связанное с исчезновением Джоанны Гринлоу.
– Ну и заодно, раз уж мы тут беседуем… – Сатти выудил из кармана конверт. – Доставили в участок, на твое имя. Пришлось вскрыть, сам понимаешь.
Я взял конверт. Достал из него листок бумаги. Он был слегка помят – письмо разворачивали, читали и передавали из рук в руки. Я посмотрел на подпись. Попытался скрыть удивление. Потом сложил письмо и убрал конверт в карман.
– Нестыковочка какая-то, – фыркнул Сатти и улыбнулся. – Ты ж рассказывал, что рос в детдоме.
– Имя Шелдон Уайт тебе что-нибудь говорит? – спросил я, меняя тему.
Он снова пристально посмотрел на меня:
– Ну да. Только… он ведь сидит.
– Недавно вышел.
– Да ну? – Сатти задумался. – Тогда забудь, что я говорил. Возможно, с бернсайдерами все не так просто.
20
Я пришел домой. Повесил куртку. Письмо так и осталось в кармане.
Первым моим проколом было прошлое. То, кем я был и где родился. Мне нравилось взрослеть, потому что детство с каждой секундой отдалялось. Вроде бы. Позже, когда меня заграбастал Паррс, я уяснил, что от прошлого никуда не деться. Оно – предыстория дурацкой шутки, которая становится ясна лишь в третьем акте.
