Голова раскалывалась.
У кровати стоял суперинтендант Паррс с посеревшим лицом. Красные, воспаленные глаза уставились в стену. Он скользнул взглядом по мне, заметил, что я очнулся, отдал кому-то какой-то приказ и снова отвел глаза. В углу палаты, обхватив себя за плечи, стоял патрульный, который меня задержал. Из его ноздрей торчала вата – похоже, я разбил ему нос. По выражению лица патрульного было понятно, что он нечеловеческими усилиями сдерживает свое желание меня придушить.
Он буравил меня взглядом.
Потом, исполняя приказ Паррса, отступил от стены, повернулся и, все так же держась за бока, вышел из палаты. Больше он не появлялся.
Вскоре в палату заглянул молодой врач-азиат. Он прошествовал к моей кровати легким шагом человека, который любит свою работу и уверен в завтрашнем дне. Он лучился обаянием и улыбался, сверкая белоснежными, словно нарочно отбеленными зубами.
– Шумно тут у вас, – пожаловался я ему.
Он бесцеремонно посветил мне фонариком в глаза, показал средний палец и спросил, сколько пальцев я вижу.
– Один. Тот самый.
– Все нормально, – бодро констатировал врач, резко повернулся и ушел.
Паррс хмуро посмотрел на меня:
– Ничего рассказать не хочешь, сынок?
Я помотал головой и невольно поморщился от боли.
– Я нашел ее мертвой. Что-нибудь выяснили?
– Завтра утром первым делом – ко мне в кабинет.
Я кивнул. Кивать было больно.
Он с жалостью посмотрел на меня и ушел.
Я лежал, прислушиваясь к странным ритмам больницы, представляя людей, которым принадлежат голоса в коридоре. Меня не покидало ощущение нереальности происходящего. Кэтрин беременна. Это же всесторонний компромат, воплощение моего позора. Потрясенный этой новостью, я не знал, что думать и как действовать. Ей, наверное, очень страшно. А я тоже хорош: услышал о беременности и тут же вытолкал Кэтрин на лестницу! Меня захлестнула очередная волна отвращения к самому себе. Я с трудом повернулся на бок, спустил ноги на пол и начал собираться.
11
В коридоре меня ждали детектив Керник и его напарница-блондинка. Керник мрачно посмотрел на меня и хотел что-то сказать, но передумал. Он покачал головой и повел меня на улицу к машине.
Голова кружилась. Я словно бы помертвел. Растерялся как дурак. В субботу ночью Изабель была жива. В период между моим уходом и пятью часами вечера в воскресенье она с кем-то переспала. Кто-то оставил надпись на зеркале и разбил его. Ее телефон пропал. Она вколола себе дозу «восьмерки». И умерла.
Мы приехали в уродливую промзону и заселились в дешевую гостиницу. Меня ни на миг не оставляли одного.
– Чтобы ты не наделал глупостей, – мягко пояснил Керник.
Свет в номере не выключали. Подавленный случившимся, я всю ночь лежал без сна. Меня мучили усталость, голод и головная боль. Мне чудился гул магистралей. Я сел, потирая ноющую челюсть. Очевидно, я так громко скрипел зубами, что не давал спать Кернику. Он сидел на своей кровати и хмуро глядел на меня. Как только я поднялся, он отвел глаза и спросил:
– Кофе?
За завтраком я прочел утреннюю газету. Понедельник, шестнадцатое ноября. Первая страница таблоида, принесенного Керником, была посвящена Изабель.
СМЕРТЬ СЕМНАДЦАТИЛЕТНЕЙ ИЗАБЕЛЬ РОССИТЕР
Беглянка в притоне известного наркобарона из Северного квартала
Беспорядочные половые связи
Длительное психическое расстройство
Статья сопровождалась архивной фотографией мрачного и обеспокоенного Дэвида Росситера. Надпись под ней гласила: «Министр и его дочь: каждый несчастлив по-своему».
В продолжении статьи на четвертой странице шесть раз упоминалось, что Дэвид Росситер – министр юстиции. Все остальное повторяло общеизвестные сведения о жизни Росситеров: миллионное наследство матери, отец – известный политик международного калибра, Изабель в детстве была умницей и красавицей.
В интервью с так называемым «другом семьи» рассказывалась совсем другая история. Сквозили прозрачные намеки на психические расстройства и несчастные судьбы. Судя по общему тону статьи, Росситеры не были счастливы, несмотря на все свои деньги. Я оторвал взгляд от газеты. Керник пристально наблюдал за мной. Я встал, собрался. Пошел в душ. Стоял неподвижно под обжигающей водой, пока то ли Керник, то ли его напарница не забарабанили в дверь ванной.
12
Мы припарковались за квартал от управления и оставшуюся часть пути шли пешком. На подходе к зданию я понял почему. Десятки журналюг и папарацци выкрикивали вопросы и фотографировали всех, кто проходил мимо. Слышались одни и те же слова:
Секс?
Наркотики?
Самоубийство?
Мы вошли с южного входа. Прежде я не боялся сюда заходить. Сотрудники сновали по коридорам, прижимая к уху мобильники. Повсюду трезвонили телефоны. Из каждой двери выходили люди в мундирах, метались по коридорам и этажам. Меня сопроводили в лифт и повезли на четвертый этаж. В кабинет Паррса. Никого не волновало, узнают меня или нет. Пока мы шли через приемную, задерганная секретарша ответила на три звонка. Детектив Керник подвел меня к двери кабинета и постучал.
– Входите, – ответили оттуда.
Керник открыл дверь.
– Уэйтс, – сказал он, пропуская меня вперед.
Паррс сидел за столом, спиной к окну. Казалось, он еще сильнее исхудал. Заострившийся подбородок напоминал наконечник стрелы. Два телефона перед Паррсом мигали индикаторами звонков на всех линиях.
– Спасибо, – бросил он Кернику.
Тот вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.
Напротив Паррса сидел Дэвид Росситер. Отекшее от бессонницы лицо, мятый костюм, верхняя пуговица рубашки расстегнута. Было странно видеть его без галстука.
При виде меня Росситер ушел в дальний конец комнаты и встал в углу, спиной ко всем. Даже в скорби он как-то выделялся на фоне всех остальных. Он горбился, стараясь казаться ниже ростом. Сознательно уменьшал себя. Однако я уже знал, что он настолько сжился с образом политика, что вряд ли сейчас намеренно играл на публику.
На третьем стуле сидел незнакомый мне человек лет тридцати пяти, с официальным, невозмутимым выражением лица, характерным для первоклассных адвокатов. Он был старше меня, но почему-то выглядел моложе. Ни кругов под глазами, ни морщин. Аккуратная стрижка. Такие всю жизнь ложатся спать в девять часов вечера. Рядом с ним я чувствовал себя жалким и заморенным.
Паррс посмотрел на меня воспаленными красными глазами.
– Садись, – велел он.
Я сел. Ни Росситер, ни незнакомец даже не взглянули в мою сторону.
