Я не ответил.
Он с искренним удивлением посмотрел на меня:
– Вот только вас, похоже, это не волнует. Совсем не волнует.
Я хотел возразить.
– Не трудитесь, – заявил Талли и, держась как можно дальше от меня, направился к двери, на ходу сказав Паррсу: – Мы с вами еще побеседуем.
После его ухода в кабинете словно бы сгустились духота, запах пота и напряженность.
Мы с Паррсом молчали.
– Итак, – наконец сказал он. – В такой хреновой ситуации отсутствие новостей – это плохие новости, ждущие своего часа. – Он шумно выдохнул, ослабил воротничок рубашки и размял шею.
Я с затаенной благодарностью смотрел, как он открывает ящик стола, достает две рюмки и наливает в одну виски из графина. Я уставился на пустую рюмку.
– Даже не гляди сюда, сынок, – сказал Паррс. – Ни сейчас, ни сегодня, ни завтра, ни на следующей неделе. Не дай бог, кто учует, что от тебя разит спиртным. У тебя и так неприятностей хватает, новые не нужны. – Он одним глотком выпил виски. – Да и мне тоже.
– Сэр.
– Признавайся, что ты там делал?
– Она попросила меня прийти.
– Это я уже слышал. На фига она тебя об этом просила?
Я помолчал, размышляя, можно ли довериться Паррсу. Тогда мне казалось, что выбора у меня нет.
– Намекала, что отец склонял ее к сексуальным отношениям.
Суперинтендант медленно запрокинул голову. Потом поглядел на меня и сказал так тихо, что мне пришлось читать по губам:
– А что-нибудь в ее словах или поступках подтверждало эти намеки?
– Нет.
Он снова обратил на меня воспаленные красные глаза:
– Тогда больше никогда не говори этого вслух.
– Но я…
– Даже под душем не бормочи.
– Она же не просто так сбежала из дому.
– Она бежала от себя самой, – твердо сказал Паррс.
Он смерил меня взглядом, открыл ящик стола, достал оттуда папку с документами и подвинул ее через стол. Я раскрыл папку. Фотографии с места происшествия в квартире на Фог-лейн. В основном снимки тела Изабель.
– Начни с седьмой, – сказал Паррс.
Я перелистал фотографии. Седьмой снимок запечатлел внутреннюю сторону бедра. Крупный план. Отметины на коже, которые я принял за царапины. Оказалось, что это ряд тонких шрамов.
Следы заживших порезов. Самоповреждение.
Я просмотрел остальные фото. Глубокие порезы рассекали нежную кожу бедра. Их наносили в разное время, но, судя по ровным краям, чем-то очень острым. Я вспомнил окровавленные осколки зеркал в ящике стола.
– Зарубки на память, – сказал Паррс.
Я пригляделся и понял, что он прав. Порезы группировались по пять. Так заключенные подсчитывают годы, проведенные в камере. Большинство порезов затянулось, оставив выпуклые полоски шрамов.
– Но что они означают?
– Что она страдала расстройством психики и мало ли чем еще.
Я сосчитал порезы. Три группы по пять и одна неоконченная, из трех. Всего восемнадцать. На последней фотографии был крупным планом снят самый недавний порез. Судя по его виду, совсем свежий. Он чуть кровоточил. Я знал Изабель, она мне даже нравилась, и я не сомневался, что порезы что-то значат.
Они были ее дневником.
Я толкнул папку обратно Паррсу, и он ее закрыл, считая, что снимки доказывают его правоту.
– У девушки хроническое расстройство психики. Склонность к самоповреждению, затяжной маниакально-депрессивный психоз. Ее словам верить нельзя.
– И это все?
– Еще одна жертва засилья наркотиков в городе. Так что нет, это далеко не все. В данной ситуации нам необходимо использовать удобную возможность.
Я не верил своим ушам.
– Какую возможность?
Он улыбнулся:
– Дочь министра гибнет от рук жестокого наркодилера.
– Зейн Карвер не подсаживал ее на «восьмерку».
– Почему?
– Потому что не хочет гнить в тюрьме.
– Там ему самое место.
– Он этого не делал.
– Почему ты так уверен?
– Он не разрешает курьерам употреблять наркотики. В доме Изабель были камеры наблюдения?
– Насколько нам известно, их не подключали.
Я с облегчением перевел дух. Рассказывать о моих отношениях с Кэт было поздно.
– А ее друзья? С кем она общалась?
– Друзья – это сильно сказано. Она ходила на тусовки, ей было любопытно, как живут люди из криминального мира. Все об этом знали.
– И что?
– Насколько я понял, они о ней по-своему заботились.
– А что ты видел?
– Не так много.
– Оно и заметно, – фыркнул Паррс. – Знаешь, сынок, у меня всегда была проблема с недомолвками. Я их на дух не выношу. Талли подловил тебя на недобросовестном исполнении должностных обязанностей и неподобающем поведении. В твоих шкафах не должно быть никаких скелетов.
Я подумал о фотографиях. Вспомнил, как нас с Изабель сдавила толпа разгоряченных тел. Мы почти соприкасались губами.
– Юная девушка, еще подросток.
– Молодец, запомнил.
– А телефон нашли?
Он посмотрел на меня:
– Какой телефон?
– Ее мобильник. Когда я отвозил ее домой, он был у нее в сумочке.
– Уверен?
– Абсолютно.
– Черт, – сказал он, потирая лицо. – Нет. Телефона не было. А номер у тебя есть?
Я вспомнил сообщение с ее номера. «Зейн знает».
– Нет. И никогда не было, – с напускной искренностью сказал я.
Паррс глянул на меня так, будто читал мои мысли.
– Я проверю.
– Я могу…
– Нет, сынок.
– За пару дней я со всем разберусь.
– И как ты себе это представляешь?
– Я уже с ними сблизился и…
– Чересчур сблизился, – сказал Паррс. – Через несколько дней я представлю рапорт об исполнении. До тех пор исчезни.
У меня возникло нехорошее предчувствие. Одержимость Паррса Франшизой превращала Изабель в цифру статистической отчетности. В пешку, которой жертвуют, чтобы выиграть свою личную войну, независимо от того, виновен Карвер или нет.
– Вы же знаете, вам они ничего не скажут.
– Ты вообще понимаешь, что происходит? Не видел, что творится в коридорах? – Он махнул в сторону двери. – Сегодня мы самая дорогостоящая справочная служба в стране. Если мне удастся прищучить Зейна Карвера, ты, может быть, удержишься на рабочем месте. Если повезет, конечно. Но тебе не доверят даже столб допросить. А ты еще и пьянствуешь. Закидываешься наркотой. Если не прижмем Карвера, суперинтендантше Чейз потребуется козел отпущения.
