У бара несколько человек ждали своей очереди. Кто-то окликнул барменшу, чтобы она приняла заказ. Она с напряженной улыбкой повернулась к посетителям. Тип у барной стойки заметил перемену в ее настроении и принял такой вид, будто просит прощения. Он заказал еще пива. Барменша сухо и сдержанно обслужила его, а он демонстративно дал ей чаевые.
– Спасибо, – сказала она.
Он опустошил свою пинту за пару глотков, встал с барного стула и направился в туалет. Вернулся, взял куртку и ушел.
Спустя несколько минут он побрел прочь с Динсгейта. Его пошатывало, но, похоже, он соображал, куда и зачем идет. У трамвайной линии он остановился. Я думал, что он вот-вот обернется, однако продолжал идти за ним. Он сощурил глаза, огляделся, заметил темный переулок справа и шагнул в него, на ходу расстегивая ширинку.
Я свернул следом. Он дошел до середины переулка, привалился к стене и начал ссать. Он не слышал, как я подошел, и не видел меня в темноте. Удар сбил его с ног, струя мочи взметнулась, забрызгав ему брюки. Я пнул его что было сил, потом еще раз, еще и еще, пока не заболели ноги и щиколотки.
Потом я вернулся в «Рубик» и напился джина с тоником так, что не мог выговорить ни слова. Помню только бокал с полукружьем лайма, похожим на ярко-зеленую безумную ухмылку.
19
Проснулся я, как ни странно, в своей постели. Лежал ничком. Голова превратилась в матрешку. Будто у меня было сразу шесть черепов, один в другом, и они оглушительно тарахтели, стоило чуть пошевелиться или о чем-то подумать. Я долго не мог перевернуться на спину и открыть глаза.
Наконец открыл. И вздрогнул. Надо мной склонились двое. Лэски и Риггс. Лэски выглядел прозрачным даже в полутемной комнате. Риггс маялся похмельем. Я боялся представить, что они думают обо мне. Оба ухмылялись. Лэски швырнул мне рубашку:
– Проснись и пой, красавчик!
Голос не спешил ко мне возвращаться.
– Вы не имеете права… – просипел я.
– У тебя дверь нараспашку.
Вполне возможно. Я не помнил, как добрался до дома.
– Мы подождем в гостиной.
Они вышли из спальни.
Я медленно встал с кровати, оделся и присоединился к ним. Они расхаживали по квартире, изучали все, что лежало на виду, тыкали во вспоротый диван. Повернулись ко мне с ехидными улыбками на лицах. Молчали.
– Кэт, – начал я. Голос дрожал. Не с похмелья. От страха. – Вы что-то нашли…
– Там нечего находить, – сказал Лэски. – А ты заставляешь полицейских тратить время понапрасну.
– То есть?
– Ты ее в «Рубике» в последний раз видел? – спросил он.
– Да.
– С Шелдоном Уайтом?
– Да…
– Ну так она и ушла с ним. Добровольно.
– Что?
Он подавил зевок.
– Ее видели.
– Кто? Что говорит Паррс?
– А то и говорит, – вмешался Риггс. – Мы же здесь, видишь?
– А вот ты завелся так, что едва не угодил в тюрягу, – сказал Лэски. – С чего бы это?
– Она связана с Зейном Карвером.
– Рассказывай.
– Я не так много знаю.
– А мы другое слышали.
– Скажите, что с Кэтрин, – попросил я.
– С чего ты взял, что мы из-за нее пришли?
Я не ответил.
– Где ты был в пятницу вечером?
Теперь они стояли по бокам от меня. Лэски отступил на шаг, чтобы свет попадал мне в глаза.
– Какой сегодня день?
Оба рассмеялись. Риггс покачал головой:
– А правда, какой сегодня день?
– Да нас тут всех отстранять надо, – сказал Лэски. – Воскресенье, приятель. Двадцать девятое ноября. Где ты был в пятницу вечером?
– В «Рубике». И вчера тоже.
– Угу. – Лэски кивнул напарнику. – Значит, это не он.
– Что-то теряешь, что-то находишь, – сказал Риггс. – Уж извини, что отняли у тебя время.
Оба направились к двери.
– Кто-нибудь может это подтвердить? – бросил Лэски через плечо.
– Обслуга в баре. Десяток посетителей…
– Дело в том, – сказал он, оборачиваясь, – что один из этих посетителей пил себе спокойно свою пинту в «Рубике» в пятницу.
– И?..
– Ушел после шести, а какой-то ублюдок его избил, – продолжил за него Риггс.
Лэски улыбнулся.
– А человек просто шел на трамвайную остановку.
– Говорю же, я был в «Рубике».
– Допустим, не в «Рубике», а рядом с «Рубиком». Свидетели утверждают, что ты вышел почти сразу за ним.
– А, типа дело ясное?
– Не ясное, а темное, – сказал Риггс, делая шаг ко мне.
– Но бывает, что мы можем его прояснить, – сказал Лэски. – Закон – еще не самое страшное, Уэйтс.
Я посмотрел на него:
– А что страшнее?
Он не ответил.
– Приходите, как отыщете доказательства. Где дверь – знаете. У меня открыто.
Я вернулся в спальню. Сел на кровать. Меня мутило. В коридоре послышались затихающие шаги. Звяканье мелочи в карманах.
– Мы тут ничего не трогали, – заявил Риггс и нарочно пнул дверь.
Я подошел к окну, поглядел, как они садятся в машину. Потом направился к двери, закрыл и запер ее на замок. Вернулся в постель и попытался обо всем забыть.
Не получилось.
Джоанна Гринлоу. Изабель Росситер. Кэтрин, Сара Джейн. Они не шли у меня из головы. Я представлял, как они смеются, хмурятся, умирают. Встал, пошел в ванную, достал пакетик спидов. Смыл их в унитаз и вернулся в комнату. Сел на вспоротый диван. И заставил себя думать.
1
Я завел будильник на семь, но проснулся раньше и лежал, дожидаясь, когда он зазвонит. Понедельник. Последний день ноября. Я встал, побрился, принял душ и оделся. Достал черный костюм и отгладил белую рубашку. Нашел узкий черный галстук, завязал его и впервые за много дней посмотрел на себя в зеркало.
Жаль, что нельзя отгладить лицо.
Недели недосыпа и нездорового образа жизни придали коже землистый цвет, глаза ввалились, взгляд стал жестче. Я начистил ботинки, глубоко вдохнул и вышел на улицу. Погода была зябкой до дрожи, будто планете хотелось стряхнуть нас всех с себя.
На противоположной стороне улицы стояла машина. Все тот же «БМВ», сияющий черной краской и хромом. Я пошел в другую сторону. Мотор завелся. Под колесами зашуршал гравий. Машина медленно ехала по дороге, не обгоняя меня.
