Я оставил вопрос без ответа.
– Джоанна Гринлоу – твоя мать.
Она тряхнула головой.
– Типа того. Я была совсем маленькой, когда она от меня отказалась. Сдала в детдом. – Невидящим взглядом Кэтрин смотрела сквозь меня. – Ты не представляешь, каково это, особенно для девочки. Приходится быть хорошей актрисой. Притворяться. А потом так привыкаешь жить во лжи, что сама начинаешь в нее верить.
– Сочувствую, – сказал я.
– Когда законодательство изменили, у меня появилось право найти мать. Я никогда особо о ней не думала. А потом газеты написали о ее исчезновении. Во мне словно бы что-то надломилась. С Зейном я связалась не потому, что хотела отомстить. Были другие причины. Я ему нравилась. – Она рассмеялась. – Он меня ценил. Я хорошо работала на Франшизу. Может, я напоминала ему маму. – Она замолчала. – Я понимала, что ее нет в живых, но очень хотела выяснить, где она. В смысле, где тело…
Я ждал.
Не оборачиваясь, Кэтрин продолжила:
– Я хотела его подставить. Предать. Хотела притвориться, что сдам его в полицию, и посмотреть, как он отреагирует. Чтобы узнать, что он сделал с мамой. Во сне мне иногда чудилось, что он меня душит, и я просыпалась счастливой. Потому что узнала.
– А потом ты передумала?
– Зря, конечно. Зейн с Зажимом всегда проверяли товар. Пробовали каждую партию, на крепость.
– И ты решила подмешать к наркоте какой-нибудь дряни.
– В интернете все можно найти, – произнесла она. – Цианид, стрихнин, запрещенные пестициды…
Я подумал о несчастной Изабель.
– И что ты туда добавила?
– Всего понемножку. Что удалось раздобыть, – равнодушно сказала она, но в глазах что-то мелькнуло. – Потом жалела. Ну, когда увидела, что стало с Зажимом. А Зейн к наркоте вообще не притрагивался. Я не знала, что он сделал с той партией. Изабель украла брикет, отскребла себе дозу. Остальное продала. – Кэтрин вздохнула. – Подросткам на Сикамор-уэй…
– Ну кто же мог знать, что так получится. Это ты оставляла черно-белые метки в Фэйрвью?
– Я хотела, чтобы эти сволочи о ней не забывали.
– Как ты узнала, где Джоанна?
– Зажим случайно обмолвился. Через день после того, как вышел из комы. Зейн ее выследил, когда узнал, что она собирается дать показания.
– А после того вечера в «Рубике» ты уехала из города?
Она кивнула, отвела глаза. Что там говорил Зейн?
«Она спасла тебе жизнь».
– Я тебя искал, – сказал я.
– Напрасно ты это. – Она снова посмотрела на меня. – Нет, правда. Я же тебя просила. Говорила, что не надо обо мне ничего узнавать. В общем-то, ты и не узнал. А за дверью полиция ждет? Да, Эйдан?
– Нет, что ты. Но тебе лучше уехать. Немедленно. Как можно дальше. Если я смог тебя найти, то и он отыщет.
– Я… – Она посмотрела на меня. – Я не понимаю.
– Уезжай. Сейчас же. Не говори куда. А если квартира твоя, то продать ее можно откуда угодно. Для этого личного присутствия не требуется.
Она склонила голову набок, замерла. Сделала шаг ко мне, заглянула мне в глаза. Ждала подвоха. Лжи.
– Почему ты не хочешь узнать, куда я поеду?
– Мало ли кто меня об этом спросит, – вздохнул я. Нога заныла. – И как именно.
Кэтрин, как слепая, приложила ладонь мне к лицу. Мне почудилось, что вся моя жизнь вот-вот изменится. Кэтрин подошла ближе, коснулась губами моей щеки. Я чуть наклонился, чтобы наши глаза были на одном уровне. На миг мы застыли, не решаясь на большее. Потом она отстранилась. Направилась к выходу. Хлопнула дверь. Повеяло ароматом духов. Я подошел к окну. Смеркалось. День соскальзывал в ночь.
Как и предсказывал Карвер, Лэски не дожил до суда. Детектива Алана Керника осудили за изнасилование несовершеннолетней и еще по нескольким статьям. Он отправился в тюрьму на всю оставшуюся жизнь – тоже недолгую. Вскрытие показало, что Зажим – Дэнни Грайп – захлебнулся краской прежде, чем подействовала грязная «восьмерка». Неизвестно, было ли ему от этого легче. На кремации присутствовал только я. В убийстве Зажима обвинили Шелдона Уайта. Зейн Карвер вновь вышел сухим из воды.
Сара Джейн снова начала шалавить.
Спустя год после того, как я посадил ее на поезд, Сатти показал мне заметку в криминальной хронике. Сару Джейн задушили, а труп втиснули в чемодан, брошенный в унылой промзоне ее родного городка. Красавица-девчонка, моя знакомая.
Прижав ладонь к оконному стеклу, я смотрел, как уходит Кэтрин. Должно же быть какое-то название этому чувству. Фантомная боль в груди, нежелание расставаться с тем, чего не было и никогда не будет. Кэтрин шла красивыми, размашистыми шагами. Мне до сих пор хочется узнать куда. Луч заходящего солнца скользнул по каштановым прядям как раз в тот миг, когда она шагнула за угол. Что-то начиналось, а что-то заканчивалось. Как сумерки. Больше я ее не видел.
