Адриана трясло. И в бреду своей боли Сара все поняла.
– Твои дед и бабка сожрали сердце, печень и мышцы моей бабки. А ее голову они сварили, чтобы легче было добыть мозг. Мальчик, сопровождавший их, был твой отец.
Адриан схватил Сару за горло.
– Ты думала, что он убил свою сестру Дуню… Нет, она умерла от голода. Но Андре Вассили съел мою бабку, съел на глазах у моего отца, высматривая, с какого кусочка начнет есть и его, когда придет очередь.
Несмотря на боль и страх, Сара была в ужасе от того, что услышала.
Адриан поднес нож к лицу пленницы.
– Как у многих каннибалов, у твоего отца развилась непереносимость организмом человеческой плоти. И он умер так же, как грешил. Убивший его анафилактический шок был вызван куском человечины, который я заставил его проглотить.
Сара с трудом подняла голову, потому что в ее легкие больше не поступал воздух.
Адриан слегка приподнял ее, взяв под мышки, чтобы она могла вдохнуть.
– И последнее: мою бабку звали Ярослава.
Сара приоткрыла глаза.
– Да, твой отец принял личность своей жертвы, чтобы попытаться преодолеть чувство вины, – бросил Адриан. – У него хватило наглости продолжать жить после того, как он искалечил жизнь моего отца. Для меня настало время исправить судьбу. Око за око, зуб за зуб. Да свершится святая месть.
Адриан приблизил свой нож.
Саре повезло: сознание покинуло ее.
Глава 39
Адриан закончил вытирать руки квадратным полотенцем, специально положенным для этой цели на деревянную тумбочку, инкрустированную перламутром. Он поправил свой костюм, пригладил волосы и посмотрелся в зеркало. Настроившись, он прошел в гостиную, выходившую на широкую лужайку, обсаженную деревьями, отодвинул бархатную штору, закрывавшую одну из стен. За шторой оказалась дверь лифта, в который он вошел.
На нижнем этаже двери открылись в склепе, освещенном красными лампами. В центре маленького помещения на каменном постаменте стоял стеклянный гроб.
Адриан подошел и посмотрел на лежащего в гробу старика.
– Здравствуй, отец, – почтительно произнес он, кладя ладонь на крышку. – Честь имею объявить тебе, что месть свершилась. Андрей Васильев умер так, как согрешил. Мы наконец исправили свою судьбу.
Адриан с облегчением вздохнул, садясь в обитое кресло рядом с гробом отца.
Явно удовлетворенный, он обводил взглядом стены склепа и задержался на скульптурных барельефах, вырисовывавшихся в свете светильников. Они, на манер серии «Крестный путь», воспроизводящей сцены земных страданий Иисуса Христа, изображали трагедию его отца. Сначала Матвей был совсем младенцем, на руках матери, в скромном домике. Потом следовали сцены ареста семьи милиционерами сталинского режима, депортация на барже, и, наконец, мальчик, плачущий перед обезглавленным и полусъеденным телом матери на острове Назино.
Адриан встал, чтобы погладить рукой барельеф, изображавший продолжение истории Матвея: тому удалось бежать, он работал на шахте, пока наконец не оказался за величественным письменным столом, а у его ног работали другие шахтеры. Далее он просматривал документы и книги, праздновал свадьбу и рождение ребенка. Потом хоронил жену. На двух следующих Матвей держал за плечо хрупкого мальчика, которому отдавал нож, и, наконец, он покоился на смертном ложе. В последней сцене, выполненной явно значительно позже остальных, Адриан стоял, сжимая в одной руке нож, а другую положив на гроб отца.
Адриан сел в кресло лицом к мертвому отцу.
– А теперь я поделюсь с тобой особым проектом, который давно вынашиваю. Мне хотелось, чтобы старшая дочь Васильева в свою очередь страдала бы так же, как страдал я от боли, которую ты передал мне. Тогда возмездие будет полным. Но чтобы быть полностью совершенной, моя месть Саре Геринген должна достичь иного размаха, чем кара, настигшая ее отца. И надеюсь, ты будешь гордиться мною.
Глава 40
Луч солнца проник сквозь полуприкрытые веки. Потом картинка стала четче, и Сара поняла, что лежит на кровати, в комнате, единственным источником света в которой служит узкое окно, забранное решеткой.
Когда она попыталась встать, сильная боль пронзила ее тело на уровне груди.
Сара неуверенно поставила ногу на пол и, опираясь сначала на край кровати, потом на стену, медленно прошлась до маленькой ванной. Прерывисто дыша, она восстановила дыхание, вцепившись в края раковины умывальника, над которой висело зеркало. Потом она сняла майку и осталась в трусах и с голым торсом.
Шок оказался таким сильным, что у нее из глаз брызнули слезы. На месте левой груди была только покрасневшая вздувшаяся кожа, напоминающая зашитый рот. Правая грудь осталась нетронутой, и от их сравнения становилось еще невыносимее. Сара дрожащей рукой прикоснулась к зарубцевавшейся коже.
Она четко чувствовала складки кожи, которые пересажены, чтобы заполнить пустоту отрезанной груди. Должно быть, кожу брали с ее живота, если судить по пересекающему его шраму.
Она опустилась на выложенный плитками пол и разрыдалась, уткнув голову в колени, сотрясаясь всем телом от болезненных конвульсий. Дверь в комнату отперли, потом открыли. Стыдливость напомнила о себе. Она натянула майку и вышла из ванной.
Толкая перед собой металлическую тележку, вошла женщина лет тридцати, с высокими скулами, одетая в белый медицинский халат и шапочку, закрывающую волосы.
– Вам не следовало вставать. Вы еще слабы, – сказала женщина на английском, окрашенным русским акцентом. – Ложитесь, пожалуйста, – добавила она, закрывая дверь, которую машинально заперла на ключ.
– Кто вы? Где я нахожусь? – спросила Сара, вызывающе глядя на нее.
– Я ухаживаю за больными в период послеоперационной реабилитации. У вас что-нибудь болит? – спросила молодая женщина, протирая руки дезинфицирующим средством.
Сара не знала, что ответить.
– Я осмотрю ваши швы. Это в ваших интересах. Будет лучше, если вы избежите общего некроза.
Медсестра надела хирургическую маску, перчатки и подошла к Саре. Две женщины смерили друг друга взглядами, прежде чем Сара сняла свою майку. Она почувствовала прикосновение к коже обтянутого перчаткой пальца, который следовал за изгибами ее швов.
– Почему я здесь? Где Адриан?
Медсестра игнорировала ее вопросы. Она отошла от Сары, сняла перчатки и бросила их в корзинку внизу тележки.
– Заживление идет хорошо. Недели хватило, чтобы раны почти закрылись.
– Простите? Вы сказали «недели»?
– Да, вас на семь дней погрузили в искусственную кому, чтобы избавить от мучений.
Вдруг Сару охватило сомнение, вернее, наполнила надежда. А что, если ее нашли и спасли посторонние люди?
