Впрочем, Боги родного острова решили всё-таки оградить
Винитара от последнего непотребства. Ещё полверсты мучительного пути вдоль
медленно изгибавшихся стен – и стало видно чело ледника, перегородившее ущелье.
Леднику не лежалось спокойно. Что-то грело его – то ли солнце, оказавшееся
способным по-летнему расщедриться даже в здешних местах, то ли пробившееся из
неведомых глубин земное тепло. В разукрашенном бурыми земляными полосами челе
зияла полуторасаженная арка, открывавшая проход в глубину. Оттуда вытекала не
особенно полноводная, но шустрая и чистая речка. Прозрачная вода с шумом
вырывалась в мутную гвазду ущелья и добрых пятнадцать шагов была отчётливо в
ней видна.
Люди, живущие по соседству с такими местами, строго
наказывают детям никогда не соваться под ненадёжные своды, объясняя, что
ледяной великан всегда готов захлопнуть жадную пасть, и в особенности если в
ней окажется нечто живое. Дети, как водится, слушают, но слушаться и не думают.
У тех, кому повезёт, потом подрастает своя ребятня, и всё повторяется. Волкодав
шёл вперёд и вспоминал то Самоцветные горы, то путешествие с Эврихом и как они
обнаружили во льдах замёрзшего человека. Пройдут сотни лет – и нас нынешних,
чего доброго, точно так же найдут. Вот бы ещё и последней честью не обошли, как
мы младшего Близнеца…
Один за другим беглецы нырнули под арку, удивительно
правильно обточенную водой.
– Ветер, – почти сразу сказал Волкодав. –
Хорошо.
– Что ж хорошего? – стуча зубами, осведомился
Шамарган.
Венн указал рукой вперёд:
– Дует… оттуда. Значит, там не тупик. Проход тянулся
вперёд, сколько можно было разглядеть в еле сочившемся свете, и вроде бы
действительно не торопился смыкаться. Зато очень скоро стало казаться, что
зябкие розовые сумерки, оставленные снаружи, были жарким солнечным днём.
Гладкие полупрозрачные стены дышали морозом – тем особым морозом, чья мощь
копится веками и, во всяком случае по сравнению с мимолётностью человеческой
жизни, заслуживает названия вечной. Уменьшилось, истаяло за спиной полукружье
выхода, и сомкнулась над головами синеватая тьма, лишь изредка нарушаемая
бледными отсветами из трещин, рассекавших ледник где-то далеко наверху. В этих
отсветах было видно, что дыхание порождало густой пар.
Холод, журчание падающей воды и переливы мглисто-синего
света пробудили новые тени в памяти Волкодава. На такую же ледяную пещеру им
довелось набрести в Бездонном Колодце. Они увидели прозрачные горбы,
образованные водой, которая, прежде чем застыть, била откуда-то снизу. И в
толще одного из горбов, окружённая вихрем кровяных капель, висела человеческая
голова, срезанная с плеч лезвиями подземных мечей…
И даже ветер гудел и постанывал в ледяных закоулках почти в
точности как тогда. Только налобных светильничков теперь ни у одного из троих не
было…
Вспомнив Колодец, Волкодав вдруг явственно ощутил, что вот
сейчас догадается о чём-то очень важном. Вот сейчас явится и даст себя
рассмотреть некая мысль, выросшая, словно самоцветный кристалл, в укромном занорыше<Занорыш
– полость в породе, заполненная друзами (“щётками”) кристаллов.> разума…
Но в тот раз догадка так и не осенила его. Камень под ногами
сменился слоем льда, и, как оказалось, залитый водой лёд изобиловал поперечными
трещинами, причём весьма глубокими и опасными, да ещё и невидимыми в потёмках.
Волкодава оберегло чутьё опытного подземельщика, помноженное на способность
видеть в темноте. Шамаргану повезло меньше. Наверное, у него не было
пращура-зверя, способного наделить потомка каким-нибудь спасительным качеством.
А может, и был, но беспутный правнук оказался недостоин наследства. Шамарган
провалился в трещину и канул без звука, не успев ни вскрикнуть, ни руками
всплеснуть. Чего доброго, он так и не вынырнул бы, ибо о коварстве трещин не
зря слагают легенды, но шедший чуть впереди Винитар как раз обернулся
взглянуть, не видно ли погони, – и, заметив внезапное исчезновение
Шамаргана, плашмя бросился в воду, чтобы ухватить-таки лицедея за лохмы на
макушке.
И выволочь его, порядком нахлебавшегося, надсадно
кашляющего, на поверхность.
Вот только самому ему пришлось довольно дорого за то
поплатиться.
Погоня оказалась куда ближе, чем они ожидали. Камень,
брошенный из пращи скорее всего наугад, с треском выбил из стены пригоршню
ледяных обломков, сам же отскочил от неё – и ударил молодого кунса в спину чуть
повыше лопаток. Винитар не выпустил Шамаргана, но сам рухнул лицом вперёд,
молча. Волкодав сгрёб сразу обоих и торопливо потащил их вперёд, слегка
удивляясь про себя, зачем, собственно, делает это. Если он что-нибудь понимал,
до Понора оставалось ещё не два шага и не три. А значит, их настигнут гораздо
быстрее, чем они куда-нибудь доберутся, и таким порядком в особенности…
Винитар столь безжизненным мешком висел в его хватке, что
Волкодав даже засомневался, был ли он ещё жив. Он знал, каких дел может
наделать камень из пращи. И хребет сломать, и голову размозжить. Шамарган же
шевелился, силясь перебирать ногами и одновременно выхаркивать попавшую в
лёгкие воду, и, конечно, ни того, ни другого ему толком не удавалось. В конце
концов Волкодав остановился, решив, что поручит сегвана его заботам, а сам
останется задерживать погоню, – небось в узком проходе у него это
получится неплохо. Он уже открыл рот говорить, когда остров Закатных Вершин
снова – и очень весомо – доказал, что кунс Винитар был для него не чужим.
Над головами беглецов раздался чудовищный грохот, мгновенно
похоронивший все прочие звуки. Один Волкодав, с его памятью о Самоцветных
горах, сразу и верно истолковал его природу, но и ему захотелось, скуля,
сжаться в комок, а лучше вовсе исчезнуть, спасаясь от невыносимой огромности
происходившего. Остальным – да и кто стал бы их за это судить? –
показалось, будто надломился и падает в Изначальную Бездну весь мир.
На самом деле мир был так же устойчив, как прежде, и даже
остров ничуть не поколебался на своём каменном основании. Просто ледник над
головами людей выбрал именно это мгновение, чтобы породить в своей толще ещё
одну трещину. Или надумал обрушиться высокий зубец льда, подточенный воздухом и
водой – Эхо удара, легко слышимое на открытом воздухе за несколько поприщ,
здесь, в узком тоннеле, тысячекратно отразилось от ледяных стен, грозя
разметать, сплющить, совсем уничтожить жалкие, охваченные вселенским ужасом
человеческие пылинки…
Ни один рассудок не смог бы в эти мгновения разродиться
осознанной мыслью. Волкодав и был весьма далёк от того, чтобы о чём-нибудь
думать. Он просто плотнее вцепился в обоих своих спутников и снова рванулся
вперёд, ибо его посетило ЗНАНИЕ, присущее матёрым исподничим<Исподничий –
человек, имеющий дело с работой в глубоком подземелье – “исподе”. > и, как
выяснилось, нимало не слабнущее с годами. Скверно сказано – посетило! Не
посетило, не подсказало, не нашептало! Оно дало Волкодаву сущего пинка, бросив
тело в мгновенный, вполне звериный прыжок, ибо там, где они с Шамарганом и
Винитаром только что находились, была смерть.
…За тот миг, пока длился прыжок, в подлёдной пещере внезапно
стало светло. Волкодав обернулся и понял, что угадал верно и это была всё-таки
трещина. Она расколола язык ледника по всей его толщине и простиралась, похоже,
от одной скальной стены до другой. Сквозь неё-то и вливался наружный свет,
казавшийся ослепительным. На очень короткое время Волкодав увидел
преследователей, выглядевших вблизи ещё неприглядней, чем издали. Маленькие,
непропорционально коротконогие, все как один в меховых шапках и одеждах из
тюленьих шкурок шерстью наружу… Точно при вспышке молнии, мелькнули в вырванной
из времени неподвижности вскинутые руки и рты, разинутые в отчаянном крике…
Человекоядцы действительно кричали, словно перед лицом неминуемой смерти.
