Хономер не питал особой страсти к охоте (что, кстати,
являлось едва ли не упрёком для него, убеждённого последователя Старшего), но,
будучи опытным путешественником, толк в ней понимал и необходимой сноровкой не
был обижен. Ему неоднократно случалось странствовать в таких краях, где иначе
как охотой прокормиться было нельзя. И ничего, до сих пор оставался в живых. Он
выехал на заре, сопровождаемый кромешником и Ригномером, хорошо знавшим
окрестности. Все три сегвана, не исключая и Ригномера, были верхом и ещё вели с
собой двух могучих мулов, привыкших к поклаже, – поскольку иным способом
доставить в лагерь тушу быка никакой возможности не предвиделось.
Отправились почти наверняка: к тому месту, где накануне
разведчики, подыскивавшие место для палаток, издали заметили двух мохнатых
быков. Звери стояли на каменистой гриве, сами похожие на два тёмно-бурых
валуна, и даже не двигали головами – только мерно ходили челюсти,
перемалывавшие жвачку. Можно было уверенно предположить, что они и теперь там
находились. Снег, по-прежнему сыпавший с низкого неба, не располагал к дальним
переходам. Нашёл укрытое от ветра местечко – и отдыхай себе, пока не станет
ласковее погода и опять не покажется из-под снега трава…
Довольно скоро охотники убедились, что дикие быки в самом
деле не ушли далеко с места ночёвки. Первым заметил их Ригномер, обладавший
очень острым, неиспорченным книгами зрением и вдобавок привычный к зрелищу
алайдорских угодий. Он-то и указал своим спутникам на зверей, которые со
вчерашнего дня только обошли каменистый холм, выбрав на его южном склоне
полянку, где снег лежал менее толстым слоем, чем всюду. И теперь неторопливо
паслись, разбрасывая талые комья ударами сильных копыт.
Здесь добытчики спешились. Кромешник остался с конями, а
жрец и Ригномер стали подкрадываться к быкам. До них оставалось не более пяти
сотен шагов. И Хономер, и Бойцовый Петух были вооружены самострелами. Из
самострела не бросишь подряд десять стрел, как из лука, чтобы первая ещё
дрожала, когда воткнётся последняя. Зато, чтобы сносно владеть этим оружием, не
требуется особенной сноровки и силы. Самострел с его воротком и спусковым
устройством навряд ли подойдёт человеку, которому приходится каждодневно
отстаивать жизнь, свою либо чужую. А вот таким, как бывший купец Ригномер и тем
более Избранный Ученик, – как раз.
Охотники были облачены в тёплые свободные балахоны мехом
наружу. Они стали подбираться к быкам, по возможности таясь за камнями и
держась при этом на четвереньках, чтобы скверно видевшие животные по неразумию
своему обманулись. Хономер сообразил ещё и приподнять самострел над головой
таким образом, чтобы маленький натянутый лук издали являл подобие рожек.
Ригномер покосился на жреца и сразу перенял его хитрость, тем более что та явно
удалась: быки не забеспокоились, даже когда полтысячи шагов постепенно
превратились в двести, а потом и в сто двадцать. Ветер к тому же тянул людям
навстречу, неся запах мокрой свалявшейся шерсти. Это давало возможность
подползти ещё ближе, но ясно было, что очень скоро придётся подниматься с колен
и стрелять. Хономер кивнул соплеменнику и указал ему на левого быка,
намереваясь сам взять того, что держался правее. Бойцовый Петух согласно кивнул
и принялся отползать, занимая выгодное положение для стрельбы.
Достигнув наконец почти самого края открытой поляны, где
дальше уже не было камней для укрытия, Хономер медленно привстал и, оперев
самострел на край плоского валуна, начал целиться. Он из опыта знал, насколько
толст и неповреждаем череп быка. Знал он также, что при всей пробивной мощи
самострельного болта одним выстрелом в тело подобного зверя можно убить только
при несусветном везении. И ещё ему была известна привычка. горных исполинов
бросаться на подранившего человека. Это особенно касалось старых самцов, а бык,
которого наметил себе Хономер, был именно таким – немолодым и угрюмым, с
серебристой полосой седины, наметившейся вдоль хребта. И вот тут охотника
вполне могла подвести медлительность самострела. Его ведь не заставишь
немедленно стрелять вдругорядь. Хономер прикинул силу ветра и дальность и стал
тщательно целиться быку в глаз. Потом нажал на медный крючок.
Это был его собственный самострел, хорошо знакомый и глазу,
и руке. И не просто знакомый. Хономер владел им очень и очень неплохо, ибо
справедливо полагал: всякое умение, к которому подталкивает жизненная
необходимость, следует должным образом освоить, не надеясь, что судьба доведёт
обойтись. Стрела полетела – и непременно угодила бы зверю прямо в зрачок, но за
мгновение перед тем, как ей надлежало воткнуться, животное словно кто-то
хлопнул по морде рукой. Бык резко мотнул головой, и болт вместо глаза ковырнул
основание рога, чтобы, скользнув, умчаться неизвестно куда. Бык же снова мотнул
косматой головой, на сей раз весьма раздражённо, и, раздувая ноздри, стал
искать, кто посмел так внезапно и больно ужалить его.
Хономер стоял на коленях в жалкой полусотне шагов и двумя
руками отчаянно крутил вороток, натягивая тетиву.
Ригномеру тем временем повезло больше. Его стрела попала
молодому быку в верхнюю часть плеча и ушла в тело вся целиком, так что даже
перьев было не разглядеть в густой бурой шерсти. Бык грозно пригнул рога – а
каждый рог был длиной с вытянутую руку мужчины – и с коротким низким рёвом
двинулся на Ригномера. Если бы у него, подобно туру северных чащ, хватило
норова и ума пойти до конца – тут-то худо пришлось бы охотнику, вынужденному
только спасаться, а и удалось бы или нет уйти от разгневанного зверя по его-то
родным кручам – это, как говаривало одно славное племя из тех же лесных чащ,
было вилами на воде писано. Но, на свою беду, горный бык отличался от лесного
тура примерно как сегванский лук, вырезанный из одной ореховой ветки, от веннского,
усиленного рогом и жилами и туго спелёнатого берёстой. Лохматый великан
обыкновенно пробегал с десяток шагов и останавливался в нерешительности, словно
не зная, что же ему делать с обидчиком. Может быть, такой приём и отпугивал
хищников, заставляя их убираться на поиски добычи полегче, но против
решительного человека он оказывался бессилен. Более умные животные давно поняли
бы, как следовало поступать, и передали бы детям науку. Бурые быки Алайдора
продолжали жить и умирать, словно на заре поколений. Зверь, подстреленный
Ригномером, устремился было на охотника… и встал, ни дать ни взять позабыв, что
вообще происходило кругом. Он даже потянулся мордой к траве, но сегван, как раз
перезарядивший оружие, хладнокровно прицелился и всадил в него вторую стрелу.
Новый раскат оскорблённого рёва, закидывание на спину чёрной
метлы хвоста и новый рывок на те же десять шагов… Когда наконец очередная
стрела повалит быка, Ригномера ещё будет от него отделять вполне порядочное
расстояние.
А вот могучий старый самец, которого избрал себе в добычу
Хономер, вдруг повёл себя совсем не по обычаю своего племени. Быть может,
горные стада наконец-то выродили вожака, способного научиться. Вместо того,
чтобы явить бессмысленную свирепость, он повернулся – и огромными прыжками
кинулся прочь. Пустился на уход, как говорили охотники. Хономер успел поразить
его ещё одной стрелой, в правую ляжку. Бык начал прихрамывать, его след обильно
окрасился кровью.
