Большинству гимнов приписывалось чудесное происхождение.
Правда, в старые времена находились мыслители, дерзавшие усомниться.
“Вчитайтесь хорошенько в стихи, они же несовершенны! – говорили учёные
спорщики. – Могут ли небесные Силы, стоящие у престола Отца, создать нечто
несовершенное?” – “Силы Небес породили, в частности, самих нас, а мы куда как
далеки от совершенства, – отвечали другие жрецы. – Совершенства мы,
по Его воле, должны достигать сами, насколько сумеем. Если бы Он ниспослал нам
гимны, вполне соответствующие Его славе, мы не смогли бы не то что понять их,
но даже и просто вынести столь высокую благодать. Это как лекарство, которое,
не будучи должным образом разведено, способно принести не исцеление, но
гибель!”
Спор был очень давний, и завершился он – конечно, не в
пользу усомнившихся – задолго до рождения Хономера. Будущий Избранный Ученик
прочитал о нём в книгах. Притом в книгах, вовсе не входивших в непременный круг
чтения юных жрецов. Он не стал задавать лишних вопросов даже своему Наставнику,
которому полностью доверял, но про себя решил, что повод для словесной битвы –
чуть не превратившейся в битву самую настоящую – на самом деле не стоил
выеденного яйца. Да и якобы невыносимая благодать, по его мнению, служила
объяснением для простецов. Хоно-меру безо всяких толкований было ясно с первого
взгляда, что гимны, во всём их поэтическом несовершенстве, складывали мудрые
основатели вероучения, и следовало бы не усобицы затевать, а сообща за это им
поклониться. Ибо основатели, как никто, понимали: среди будущих Учеников
непременно окажется уйма невежд, которым для постижения книжного слова ещё
понадобится чтец… тогда как стихи с лёгкостью запомнит любой, в том числе вовсе
не разумеющий грамоты. А уж песню и запоминать не понадобится. Сама ляжет на
ум.
Страданье сулит непроглядная ночь,
Дай силу, Предвечный, его превозмочь!
Гимны были очень разные, среди прочих и праздничные, но
таких насчитывалось немного. Семь из каждых десяти посвящались временам гонений
на Близнецов и неисчислимым бедствиям, что претерпели от злых людей первые
Ученики. Хономер начинал служение мальчишкой, и ему повезло угодить в храм,
отличавшийся сугубой строгостью жизни. Нет, там, конечно, не отправляли за
провинности на дыбу и на костёр, но иногда подростку казалось, что лучше бы уж
отправили! Он помнил, как выручали его тогда стихотворные сказания о мужестве
утеснённых за веру.
Колодки, и цепи, и кнут палача
Вовек не погасят надежды луча.
Тонка, беззащитна, над книгой свеча
Ещё обернётся сверканьем меча… –
на пределе дыхания сипел Хономер, выбираясь к очередному
приметному камню и высматривая впереди следующий. Ночь всё никак не кончалась.
И огоньки лагеря по-прежнему не спешили показываться вдалеке.
Он смутно заподозрил неладное, когда, посмотрев вверх, вдруг
обнаружил, что тучи разорвались, открывая довольно просторный клок густо-синего
неба, усеянного по-летнему немногочисленными, но вполне яркими звёздами.
Хономер запрокинул голову, жадно приглядываясь… Как любой опытный
путешественник, он хорошо представлял себе расположение созвездий и закон их
движения кругом Северного Гвоздя. Да ещё, не довольствуясь собственными
наблюдениями, приобретал где мог хорошие карты небесных светил и подолгу изучал
их, зная, что это когда-нибудь пригодится.
И вот теперь он жадно вгляделся в заоблачную вышину, силясь
мысленно сложить узнаваемые сочетания звёзд…
Ему сказочно повезло. Его глазам предстал сам Ковш,
называемый аррантами Колесницей, – величественное созвездие, властелин
северных небес, легче всего отыскиваемый и прежде прочих запоминаемый даже
детьми. Он горел драгоценным топазовым блеском, словно расстёгнутое ожерелье,
брошенное на бархат. Хономер испытал тихое блаженство, узнав благородный изгиб
ручки Ковша и чуть угловатый, но всё равно прекрасный силуэт чаши. Небо сразу
начало заволакивать снова, но жрец успел увидеть вполне достаточно, чтобы
мысленно прочертить необходимые линии и уверенно определить, где сияет за
тучами указующий Гвоздь.
Привычная память немедля вновь расстелила перед ним
алайдорскую карту… Он прикинул по ней направление, которого придерживался с
вечера, попытался хоть приблизительно угадать длину пройденного пути… И
содрогнулся с головы до пяток, а в животе родилась ледяная сосущая пустота, не
имевшая ничего общего с голодом. Он понял, что либо небесные сферы вывернулись
наизнанку, дабы учинить над ним, Хономером, очень недобрую шутку, либо он
принял за Ковш разрозненные части совсем иных звёздных фигур, либо… либо он
целую ночь шагал, выбиваясь из сил, в совершенно неправильном направлении. И
все его приметные камни были не что иное, как самообман, обольщение чувств,
угодливо отыскивающих в окружающем мире именно то, что их обладателю больше
всего хотелось бы отыскать.
Хономер свирепым натиском воли отогнал придвинувшийся было
страх. И даже оборол могучее искушение присесть на камень, чтобы думалось
лучше. Он знал: потом будет не встать. Он попытался сосредоточиться.
Предположение о внезапно вывернувшихся небесах вряд ли заслуживало пристального
усилия мысли. То есть, конечно, по воле Близнецов и Отца Их вполне могло
произойти чудо ещё и похлеще; но изменять порядок всего мироздания только ради
того, чтобы проучить одного оступившегося жреца?.. На какие бы высоты в своих
мечтах ни посягал Хономер, ему всё же трудно было представить, чтобы
тысячелетний порядок сломали из-за него одного. Но, с другой стороны, не впадал
ли он тем самым в грех неверия? Что, если он оказался-таки избран для великих
свершений – и не желал видеть явленного ему Знака?..
Загадка была слишком трудна, и Хономер оставил её
напоследок, решив сперва обдумать другие, более скромные вероятности. Боги,
несомненно, простят того, кто не сразу уверовал в свою избранность. А вот того,
кто возжелал узреть её в простом совпадении обстоятельств, – навряд ли…
Хономер напряг память, пробуя сообразить, мог ли он ошибиться с Ковшом. И
пришёл к пугающему выводу, что, по всей видимости, не мог. Да, другие звёзды,
вырванные случайным обрамлением туч из своего привычного окружения, могли
сложиться в подобие знакомого рисунка, который его воображение ещё и подправило
ему на беду… Но чтобы эти звёзды различались по яркости именно так, как испокон
веку составлявшие Ковш?.. Уж это было бы всем совпадениям совпадение. Как если
бы встретить не просто природного двойника хорошо знакомого человека, но притом
обнаружить, что он ему полный тёзка по имени…
…А стало быть, получалось, что, если только небеса впрямь не
вывернулись наизнанку, Хономер ночь напролёт шёл не к лагерю, а ровно под
прямым углом к избранному направлению. То есть не приближался к благословенному
теплу и уюту войлочных палаток, а скорее удалялся от них.
Наказание за излишнюю охотничью страсть поистине оказывалось
тяжелее, чем он поначалу изготовился принимать, и уж всяко не отвечало мелкому,
по сути, проступку. Какая там избранность!.. Если нынешнее приключение вправду
совершалось в соответствии с волей божественных Братьев, ему следовало признать
себя, наоборот, ничтожнейшим из смертных, ходячим вместилищем всяческого греха
и порока. “За что?..”
