Ну и пристало ли такому значительному человеку являться на
Заоблачный кряж в заляпанных грязью штанах и падающим с ног от усталости?.. Ни
в коем случае. Горцы – варвары. Они должны сразу понять, что их святилище
навестил великий муж, посвящённый воистину единственной веры. Веры, перед
которой всё варварское великолепие их молельни должно уподобиться пыли,
развеваемой ветром.
И потому Хономер вёз с собой хороший шатёр, добротные ложа и
запас снеди, который позволит не прибегать к итигульскому гостеприимству. И ещё
книги. Чтобы не прерывать обычных занятий, да заодно показать невежественному
народцу облик учёности.
Пусть видят дикие итигулы – вот человек, уповающий не на
духов снегов и скал, а на Богов, которые поистине достойны всяческого упования!
Хономер давно усвоил: с каждым племенем нужно разговаривать на его языке.
Каждому народу или отдельному смертному следует открывать ту грань величия
Близнецов, которую он способен уразуметь. Вот тогда будет толк. Если же, ни с
чем не считаясь, переть силой на силу – тут любой, соприкасавшийся с кан-киро,
подтвердит: добра не получится…
…Увы, покамест было очень похоже, что местные горные духи
всего менее склонны были уважать Богов-Близнецов, а уж о благородном кан-киро и
вовсе ни малейшего понятия не имели. Как только караван Хономера покинул
непосредственные окрестности Тин-Вилены и стало совсем несподручно возвращаться
из-за погоды – тут-то и сделались небывалые для летней поры холода. Зарядил нудный
дождь, присущий скорее осени, нежели лету, как раз переживавшему полный
расцвет. Ригномер положительно не узнавал знакомой дороги. Пелены моросящей
сырости не давали рассмотреть ничего далее сотни шагов. Хономер горбился в
седле, под кожаным плащом, пропитанным от дождя особой смесью масла и воска, и
хмуро думал о том, что повыше в горах вполне мог залечь снег. Хотя в вершинную
летнюю пору снега на проезжих перевалах не водилось даже на памяти стариков.
С гривы лошади Хономера стекала вода. Лошадь вяло плелась
вперёд, шерсть на её ногах была тускло-бурой от сплошной грязи. И сухого
привала впереди отнюдь не предвиделось.
А ведь это была хорошая, удобная, давно известная дорога,
позволявшая без больших хлопот перевалить окраинную гряду Засечного кряжа и
попасть на возвышенное плоскогорье, называемое Алайдор. Перебравшись через
него, путешественник оказывался уже в настоящих горах, на пороге страны
игитулов. “Под сенью Харан Кииpa”, как принято было у них говорить. Обдумывая и
готовя поездку, Хономер нимало не сомневался, что уж до Алайдора-то доберётся
без особых хлопот. И почему бы нет? Состоятельные тин-виленцы ездили на Алайдор
охотиться на горбоносых горных оленей и даже не нанимали проводников. Он и сам,
особенно в первые годы, неоднократно поднимался на плоскогорье и хорошо помнил
дорогу…
…Или ему казалось, будто он хорошо помнил её. Хономер
смотрел по сторонам и всё более приходил к выводу, что они заблудились. Как ни
мало вероятно на первый взгляд это выглядело. Дорога была всего одна, берегом
быстрой реки, бежавшей вниз с Алайдора. Не имелось даже ни единой развилки,
чтобы свернуть на ней не туда. Они и не сворачивали. Да и река – вон она,
бьётся и грохочет внизу, вздувшись от непрестанных дождей… Тем не менее Хономер
никак не мог отделаться от крайне малоприятного ощущения. Он сбился с пути. Его
караван забрёл не туда. И будет вечно блуждать в сером дождевом сумраке, и
новые путешественники будут предостерегать друг друга от встречи с вереницей
призрачных всадников: дурная примета…
Вот это уже были совсем неподобные мысли и суеверные страхи,
ни в коем случае не достойные Избранного Ученика! Хономер сурово упрекнул себя
в малодушии и вознёс прочувствованную молитву Близнецам, испрашивая духовной
поддержки. Не помогло.
Зато с низко надвинувшихся небес, словно в насмешку,
хлопьями повалил мокрый снег. Липкий, тяжёлый и невыносимо холодный. Руки
Хономера, державшие повод и без того замёрзшие, начали попросту леденеть – так
что перестали слушаться пальцы. Это было последней каплей. Он оглянулся и потребовал
к себе проводника. “Вожака”, как принято было говорить в Шо-Ситайне.
Проводником же у него был Ригномер Бойцовый Петух. Тот
самый. Он был редкостным болтуном и задирой, но – что есть, того не отнимешь –
тропы Заоблачного кряжа знал лучше многих. Правда, до сего дня Ригномер ни разу
не нанимался в проводники. Не было надобности. И так неплохо жил, торгуя
помаленьку у горцев знаменитые шерстяные ткани. В этом году торговля у
Ригномера не ладилась, хоть ты плачь. Итигулы либо просто отказывались с ним разговаривать,
либо цену заламывали такую, что, по мнению Бойцового Петуха, их родные снега
должны были бы покраснеть со стыда. Горцы, однако, не краснели. А вот Ригномер
заскучал, опустил перья – и крепко задумался, чем станет кормиться. И это было
хорошо, что у него водились счёты как с итигулами, так и с молодым Волком,
нынешним Наставником учеников кан-киро. Тот лучше служит, кто ждёт, что служба
даст ему возможность поквитаться с обидчиками…
Проводник подошёл к стремени Хономера и вопросительно снизу
вверх посмотрел на жреца. Ригномер шёл на своих двоих от самой Тин-Вилены,
являя ещё одну знаменательную черту сегванского племени. Потомки давно осевших
на Берегу вполне пристрастились к верховой езде и успели даже вывести
собственную породу боевых лошадей. А вот среди недавно покинувших Острова
немало было таких, кто вообще не признавал седла. К числу этих последних и
принадлежал Ригномер. Правду сказать, утомить Бойцового Петуха было очень
непросто.
– Сколько ещё до Алайдора? – мрачно осведомился
Хономер. Его так и подмывало спросить, не ошиблись ли они дорогой, но он
удержался, хоть и не без труда.
Ригномер провёл рукой по усам, досадливо отряхнул с ладони
талую жижу и ответил:
– Было бы вёдро, сказал бы – два дневных перехода. В
такую погоду хорошо если получится дойти за трое суток, а не за четверо.
Хономер про себя застонал. Внешне, однако, он ничем не выдал
разочарования, лишь кивнул, не переменившись в лице, и толкнул пятками лошадь,
надумавшую было вовсе остановиться. С надвинутого капюшона при этом сполз
изрядный пласт снега, успевший налипнуть и залечь, словно собираясь остаться
там навсегда. Хономера вдруг посетило пренеприятнейшее видение своего
собственного бездыханного тела, замёрзшего, скрюченного в последнем убежище
где-то за камнем и постепенно заметаемого снегом, переставшим подтаивать…
Он вздрогнул, передёрнув плечами – то ли от холода, то ли
прогоняя мимолётную тень неуверенности. И поехал вперёд, на каждом шагу понукая
коня.
* * *
Когда Волкодав наконец увидел этих людей, он понял, что
понапрасну оклеветал себя, решив некоторое время назад, будто подрастратил
способность угадывать чётко вражеские намерения ещё прежде, чем сам враг
покажется на глаза. Нет, похоже, с ним самим всё обстояло как прежде. Дело было
в обитателях острова. Когда они перестали таиться и показались из-за камней,
Волкодав в первый миг даже усомнился, а следовало ли причислять их к роду
людскому – или, может, к одному из племён иной, внечеловеческой крови, вроде
нардарских тальбов либо дайне, соседей и друзей вельхов?.. Между скалами
мелькали низкорослые, сгорбленные силуэты, издали казавшиеся равномерно
мохнатыми, причём мех производил впечатление не заёмного, а родного.
