Обыкновенное слово “лечитель” в его устах прозвучало, как
титул. Эврих оглянулся на Волкодава, но в это время старичок заметил
подошедшего с ними молодого кунса и забеспокоился:
– И ты опять здесь, добрый иноземец? Неужели ты нашёл
некий недостаток у купленного тобою коня и пришёл узнать, отчего я тебя не
предупредил о нём? Но позволь, тебе должно быть известно, что я и сам всего
лишь несколько дней…
Волкодав поднял руку, обращая на себя внимание седьмого
помощника.
– Господин мой, – сказал он по-саккаремски. –
Небесам было угодно сделать так, что я давно и неплохо знаю человека, чьё
имущество ты по долгу службы здесь продавал… И всё, что мне было известно о нём
ранее, внятно свидетельствует: он ни в коем случае не способен на воровство. Я
простился с ним несколько месяцев назад, когда он решил переехать в вашу
хранимую Богиней страну, и мало верится мне, что за столь малое время он мог
так измениться. Не расскажешь ли, господин мой, в каком преступлении обвинён
мой прежний знакомый?
Несколько мгновений старичок в молчаливом недоумении
разглядывал странного чужеземца, так правильно и хорошо говорившего на его
языке. Волкодав уже ждал, что его не сочтут за достойного собеседника и вести
разговор придётся всё-таки Эвриху. Но, наверное, в Чирахе видывали и не таких,
потому что седьмой помощник всё же ответил:
– Человек, о котором ты говоришь, вправду приехал сюда
к нам из-за моря, хоть и явился не на корабле, а верхом по мельсинскому тракту.
Он назвался Винойром… впрочем, одной Богине известно, как его на самом деле
зовут. Кое-кто, с кем он успел сойтись здесь, рассказывает, что в Мельсине он
оставил жену, только вряд ли бедняжка сумеет получить о нём весточку, поскольку
никто толком не знает, где её следует разыскивать. Этот Винойр хотел заработать
денег и нанялся служить к уважаемому мельнику Шехмалу Стумеху…
Вот как, тихо свирепея, отметил про себя Волкодав. Эврих
снова оглянулся на него. Имя Стумеха для него тоже было далеко не чужим.
– …которому как раз нужен был опытный конюх для ухода
за лошадьми дочери, – продолжал помощник вейгила. – Сам я не видел,
но люди сходятся на том, что новый работник вправду управлялся с конями так,
как это удаётся немногим. Он даже сумел спасти молодую кобылу, объевшуюся
отрубей. Но, к великому нашему сожалению, Богиня, столь щедро одарившая юношу,
не сочетала доставшиеся ему дарования с честностью и чистотой. Молодому зятю
господина Шехмала случилось уехать с купеческим караваном, и вскорости новый
конюх протянул нечестивую руку к сокровищу его дома – чудесному сапфировому
ожерелью, доставшемуся от предков. Дочь господина Шехмала хватилась любимого
украшения, и тогда многим вспомнилось, как несчастный Винойр любовался игрой
прекрасных камней, украшавших грудь госпожи, и даже говорил кому-то, что был бы
счастлив подарить такие жене. Боюсь, однако, что теперь обеим женщинам останется
лишь втуне мечтать о столь дивной драгоценности. Госпоже дочери мельника –
оттого, что воришка даже при самом усердном допросе так и не открыл нам, где
спрятал покражу. А жена его тем более в глаза не увидит никаких камней… – тут
седьмой помощник позволил себе негромкий смешок, – ведь в Самоцветных
горах, сколь мне ведомо, до сих пор сапфиров не добывали…
– Так его, – сипло спросил Эврих, – продали в
Самоцветные горы?..
– Да, – был ответ. – Воистину, корыстолюбие
не довело до добра этого бедолагу, зато, думается мне, милостью Богини с
нынешних пор у нас в Чирахе поубавится краж… Караван торговца рабами отбыл
позавчера.
– Лечитель наследницы… – проговорил Волкодав, когда они
шли к дому вейгила. – Никак у тебя появились заслуги перед солнцеподобным?
– Ну… и так можно сказать, – ответил
ар-рант. – Видишь ли, бедная девочка вправду была несколько нездорова, и
государь оказал мне честь, включив в число лекарей, приглашённых ей в помощь. И
Небесам оказалось угодно, чтобы с этим повезло именно мне.
Волкодав хмуро поинтересовался:
– А на кол в случае неудачи посадить не сулились?
Эврих даже засмеялся:
– Что ты!.. Шада Мария народ успел прозвать
Справедливым, и очень заслуженно… Хотя, должен тебе сказать, иные врачи вели
себя именно так, словно казни боялись! – Речь грозила пойти о вещах,
огласке ни в коем случае не подлежавших, и от греха подальше аррант перешёл на
родной язык Тилорна, который они с Волкодавом постигли несколько лет назад как
раз для таких случаев. – Дело в том, что наследница Агитиаль… не могла
сдерживать некоторые естественные отправления тела. Причём не только по ночам,
но и днём. И так силён был сей прискорбный недуг, что будущую шаддаат даже не
решались представить народу, а недоброжелатели Мария, коих, увы, у всякого
толкового правителя непременно в достатке, принялись распускать самые постыдные
слухи о неполноценности его дочери. Кое-кто даже дерзостно связывал болезнь
девочки с тем достаточно… э-э-э… свободным образом жизни, который её
венценосная мать вела до замужества…
– Понятно, – проворчал Волкодав.
– Представляешь, как мучился несчастный ребёнок? –
продолжал Эврих. – Да, она ведь ещё и тяжело заикалась, бедняжка. Она
сказала мне, что чувствовала себя счастливой, только когда сидела в уединённом
покое над книгами. Всё остальное время её душу терзало ожидание неизбежных
последствий недуга, а тело мучили невежественные лекари. Эти последние страстно
желали заслужить милость шада и сразу начинали с сильнодействующих лекарств,
которые не приносили настоящего облегчения, но зато вызывали всё новые
недомогания!
– Ну а ты?
– Я для начала велел выкинуть все эти зелья, которыми
её пичкали чуть не вместо еды, оставив лишь отвар чербалинника для укрепления
сил да лёгкую настойку кошачьего корня, ради успокоения и доброго сна. А потом,
хорошенько познакомившись с девочкой, я решил поговорить с её памятью…
Понимаешь, её заикание дало мне зацепку. Я подумал, что изнурительное
нездоровье вполне может оказаться следствием давнего испуга… Естественно, в
обычном состоянии разума она не могла вспомнить никакого случая, вызвавшего
столь прискорбную рану души, а с нею и тела. Но я нащупал обходные пути и
добрался до более глубоких пластов, куда нет доступа дневному сознанию. И
знаешь, что оказалось?.. Она была совсем маленькой и училась соблюдать чистоту,
уже зная, что пачкать в кроватке нехорошо. Но однажды вечером она съела много
сочного винограда и оттого проснулась ночью, когда было уже слишком поздно. И
тогда у неё в кроватке появился демон! Тот самый, которым её пугали не в меру
усердные няньки. Большой, усатый, грозно урчащий и с красными светящимися
глазами…
– Кошка, – сказал Волкодав.
– Конечно кошка. Но маленькая девочка увидела хищного
демона, готового утащить её в бездну. От страха она потеряла сознание, обморок
перешёл в сон, а утром она проснулась заикой. И к тому же осталась неисправимой
пачкуньей, осквернявшейся от малейшего духовного или телесного напряжения…
Каково, а?.. И вот тогда, удерживая память младенца, я призвал разум сидевшего
передо мною подростка, и мы вместе изгнали ужасного духа, увидев вместо него
добрую кошку, пришедшую узнать, что случилось, и спеть маленькой хозяйке
песенку на ночь. Эта кошка, между прочим, здравствует и поныне, и я тут же
велел принести её, чтобы Агитиаль могла взять её на руки и погладить. Потом я
пробудил девочку… Ты будешь смеяться, но меня порывались назвать чудотворцем,
поскольку от тяжкого заикания не осталось следов. А чуть позже оказалось, что
ушло и всё остальное. Вот так-то, и никаких лекарских отрав, которыми её в
могилу чуть не свели!.. А через две седмицы её царственный батюшка призвал во
дворец могущественных иноземных купцов, тех, что держат в Мельсине постоянные
лабазы и лавки. Был пир, и на пиру Агитиаль сидела на белых шёлковых подушках
между матерью и отцом. Она ела сколько угодно персиков и сладкого винограда,
давала кусочки рыбы своей пушистой любимице и с каждым заморским гостем весело
беседовала на его языке – ибо, как я уже говорил, девочка выросла среди книг,
усугубивших её врождённые дарования. И надо ли упоминать, что на другой день во
всём городе только об этом и говорили. Кое-кто сейчас даже болтает, будто в
облике юной Агитиаль к нам вернулась венценосная провидица Фейран…
