Если жизнь покатилась к дурной полосе,
На закате особенно чёрного дня
Я скажу: “Ну и что? А подите вы все!
Лишь бы дома, как прежде, любили меня!”
Если дома хоть кто-то мне искренне рад,
Если с визгом навстречу бросается пёс,
Это будет награда превыше наград,
Что бы прожитый день на хвосте ни принёс.
Если кошка, мурлыча, прижмётся к душе,
Этот тёплый комок – оборона от бед,
И Вселенная сразу начнёт хорошеть,
И растает, исчезнет недоброго след.
Ну а если чей дом – это просто ночлег,
Не согретый биением верных сердец,
Беззащитен на свете такой человек,
Кто не сеет добра – тот ему и не жнец.
6. Прекрасная Эрминтар
Как и предрекал мудрый дядька Лось, до реки Шатун удалось
добраться без великих препон. Волок, правда, оказался тяжеловат для артели из
двух девок и всего одного парня, но и тут ничего – справились. Шаршава первым
сходил туда и назад, сопровождаемый сукой Игрицей (так прозвали её за привычку рассказывать
людям, полаивая и подвывая, обо всём важном и интересном, и она уже отзывалась
на кличку). Потом, впрягаясь, потащили лодку, стали переносить вынутое из неё
добро… Умаялись, конечно. Тем более что стояло последнее предосеннее тепло, лес
гудел тучами маленьких кровососов. Отдувался, утирал пот даже могучий Шаршава,
но что поделаешь? Сестрица Оленюшка и милая Заюшка смотрели на него, чая
подмоги, ему же смотреть было не на кого. Родился мужиком – подставляй плечи!
Когда снова пустили лодку в реку, оттолкнулись от берега и
стали выбирать друг у друга из волос лосиных вшей, привязавшихся во время
пешего перехода, дальнейшее путешествие начало казаться совсем весёлым и
лёгким. Шатун, при всём своём названии, оказался рекой спокойной и мирной.
Принял подношение – ещё Зайцами выпеченную горбушку с розовым ломтиком сала – и
дружески закачал лодку, бережно пронося её над песчаными шалыгами<Шалыга – подводная
мель. > и через нечастые перекаты. Всё-таки он оставался настоящей веннской
рекой, младшим родичем праматери Светыни… хотя по крайней мере в одном месте на
его берегу с некоторых пор жили сегваны.
Их поселение обнаружилось на высоком западном берегу,
посередине длинного открытого плёса<Плёс – здесь: относительно прямой
участок реки между двумя поворотами, имеющий ровное течение. >. Сегваны,
жители морских побережий, заведённые Хозяйкой Судеб в глубину лесных крепей, и
здесь выбрали место, хоть как-то похожее на знакомые берега. Они по упрямой
привычке продолжали строиться, точно у себя на Островах. И так, словно в любой
день следовало ждать вражеского набега. Зубчатый тын, гордо высившийся над
яром<Яр – высокий, крутой берег реки, часто – вогнутый, подмываемый водой.
>, весьма отличался от тех, которыми огораживались – если вообще
огораживались – венны. Он был предназначен не просто отваживать вороватого
лесного зверя, гораздого порыться в человеческих припасах или проведать
курятник. На его брёвна не вешали коровьих и лошадиных черепов для устрашения
скотьих хворей: может, эти хвори были даже неведомы на острове Парусного Ската,
отъединённом от других населённых земель пространствами открытого моря… Нет,
здесь собирались обороняться не от звериной жадности, а от людской. Тын
выглядел очень добротным, строившие его отлично понимали, что возводят заступу
собственным жизням. И не подлежало сомнению, что в зимние морозы весь обрыв до
самой реки поливали для пущей неприступности водой.
Одна беда: у себя дома сегваны привыкли строиться на
несокрушимых каменных скалах, которые прибою, как он ни бесчинствуй, не
победить и за тысячу лет. Здесь береговой обрыв был гораздо податливее для
усердно роющей воды, а они этого не учли. И не спросили тех, кто мог бы подсказать,
ведь каждый склонен считать собственную мудрость самой правильной и разумной… А
может, новые находники просто чем-то не полюбились, не понравились Шатуну? Или,
устраиваясь, забыли обратиться к Речному Хозяину за позволением, угощения не
поднесли?.. Вот он и пытался выжить их, как умел. Промоины берега ещё не
подобрались к тыну на опасно близкое расстояние, но, видно, пятнадцать минувших
лет ясно показали, к чему идёт дело. В основании обрыва уже красовались валуны
и дубовые сваи, но вид у этих заслонов был ненадёжный, да и можно ли было здесь
воздвигнуть нечто надёжное? Известно же, омута не засыплешь…
С берега тотчас заметили лодку, и в деревне поднялся
переполох.
– Эк они, – глядя на мечущихся сегванов, удивился
Шаршава. – Не ездит к ним сюда, что ли, никто, первый раз гостей
увидали?..
Ему попались на глаза двое детей, тащивших к воротам
пушистую маленькую собачку. Собачка вырывалась и воинственно тявкала. Навстречу
уже спешила мать с хворостиной – задать детищам, чтобы следующий раз заботились
о себе и о её, матери, спокойствии, а не о блохастом любимце. Потом кузнец
увидел молодую беременную сегванку. Она тяжело хромала, опираясь на костыль. Но
при этом несла, прижав одной рукой к боку, корыто недостиранного белья, и за
ней бежала серая кошка.
– Да никак нас перетрусили? – удивился
Шаршава. – С чего бы? Или их веннскими псами кто запугал?..
Как позже выяснилось, его догадка подобралась близко к
истине, хотя всё же была не совсем верна. Но это открылось только потом… А пока
кузнец с Оленюшкой слаженно подвели лодку к причалу, устроенному со всей
сегванской основательностью, даже снабжённому волноломом – хотя откуда бы
взяться волнам на спокойной лесной реке! Брат с сестрой привязали судёнышко за
толстое бронзовое кольцо, и Шаршава вышел на берег. К его полному и
окончательному изумлению, навстречу со стороны деревни уже торопливо спускалось
несколько человек: пять или шесть мужчин и одна женщина. Между мужчинами
отчётливо выделялся старейшина, “набольший”, как его здесь называли. У
рыжебородого здоровяка был вид человека, собравшего в кулак всю свою решимость.
Женщина несла чистое полотенце и на нём свежий пирог, любимый сегванами Берега.
Начинкой такому пирогу служили крутые яйца с сыром и луком, а тесто пеклось из
муки пополам с мелко щипанной рыбой.
– Поздорову вам, добрые люди, – первым, как то
пристало вежливому гостю, поклонился Шаршава.
– И тебе лёгких дорог, победимых врагов да богатой
добычи… – прозвучал довольно странный ответ. Шаршава невольно задумался, о
какой такой добыче могла идти речь; да, на волоке они ели лесных голубей,
которых влёт хватал и притаскивал им Застоя, но в остальном?.. Взгляд
старейшины между тем то окидывал могучую стать кузнеца, то обращался на двух
огромных собак, смирно сидевших на носу и корме лодки. Это зрелище внушало
пожилому сегвану отчётливо видимое уважение и… страх. Шаршава пытался взять в
толк, что могло так пугать набольшего, но тщетно. А тот ещё поглядел на речной
плёс, остававшийся пустым, и продолжал: – Отведай нашего угощения, гость
долгожданный, да сделай милость, скажи, скоро ли нам встречать остальных?..
