– Чего надобно? – весьма нелюбезно обратился к ней
кузнец.
Шаршава же сразу встал и повёл сегванку на своё место:
– Присядь, госпожа, нечего зря ноги трудить.
Она настолько не ждала от него подобного обращения, что дала
под руку проводить себя до колоды, с которой он поднялся.
– Ты что, парень? – расхохотался Рахталик. –
Ты что с ней, точно с кунсовой дочкой какой? Она ж выкупная!..
Тем самым был помянут сегванский обычай, хорошо известный
Шаршаве. Если между разными племенами случайно доходило до смертоубийства, люди
прилагали усилия, чтобы отвратить кровную месть. Дело достойное, да была
трудность: сегваны не признавали никакого выкупа за убитых. “Мы своих родичей
не в кошелях носим!” – хвалился этот народ. И вот когда-то давно – небось, ещё
прежде Великой Ночи – кто-то умный первым придумал, как в дальнейшем избегать
новой крови, соблюдая в то же время суровый древний закон. Жизнь за жизнь? Ну
так пусть виноватый род отдаёт обиженным человека.
Тут, по убеждению Шаршавы, всё было разумно и правильно, зря
ли его собственное племя придерживалось сходных порядков! Но если у веннов
уходил в чужой род сам невезучий отниматель жизни – и делался чьим-то сыном
вместо погибшего, пытался, как умел, собой залатать прореху в семье, – то
у сегванов обычай успел измениться, и не в лучшую сторону. У них за грехи
набедокурившего мужика отдувалась обычно девка. И не дочерью становилась в
обиженном роду, а… даже не выговорить кем. Распоследней служанкой хуже всякой
рабыни. Горохом в поле: кому не лень, каждый щипнёт. Безропотной суложью
всякого, кому взволится<Взвалится – придёт внезапное желание. > ей рубаху
задрать… Может, отцы подобного непотребства считали, что буйные парни будут
вести себя тише, зная, что за судьба в противном случае ждёт их сестру, ставшую
“выкупной”? Может быть…
Шаршава ощутил, как от хохота кузнеца болезненно вздрогнула
рука женщины, сегванка попыталась было отнять её, но венн не позволил: провёл
хромоножку вперёд и усадил на колоду. Рахталик следил за ним со смешливым
любопытством, не подозревая, что венн медленно свирепел. Медленно и очень
опасно.
Шаршава спросил, сохраняя внешнюю невозмутимость:
– Чем тебе помочь, госпожа?
У неё были сухие глаза наученной никому не показывать слёз,
но набрякшие веки в один миг не расправишь. Она выговорила, запинаясь:
– Ты, добрый господин гость… мою кошку часом не видел
ли?
Рахталик снова захохотал:
– Да с мостков свалилась и потонула кошатина твоя, пока
ты мои штаны от дерьма отстирывала… водопряха<Водопряха – насмешливое
прозвище прачек. > несчастная!
Женщина тихо ответила:
– На острове она рыбу ловила в озерках, остававшихся
после отлива…
– Пойдём, госпожа, – сказал Шаршава. –
Провожу тебя, а то больно тропка крутая.
Он имел в виду только то, что сказал, но сегванка посмотрела
на него почти со страхом, а Рахталик понимающе провёл рукой по усам:
– Проводи, проводи её, парень, правда что ли, пока
жёнка с грудными сидит…
Вот тут Шаршава твёрдо решил, что нипочём больше не придёт в
эту кузницу и ни под каким видом не возьмётся в ней за молот и клещи. Да и
просто слово молвить воздержится с обидчиком женщин, по ошибке именовавшимся
кузнецом… А лучше всего – утром же вместе с девками отвяжет верную лодку. Он
забрал у женщины пустое, но всё равно увесистое корыто, выдолбленное из
половины осинового бревешка, и спросил:
– Как зовут тебя люди, госпожа?
Вместо неё ему ответил опять-таки Рахталик, не пропустивший
возможности отколоть удачную шутку:
– А ты не догадался, венн? Как же ещё, если не
Эрминтар!.. Счастливы мы: есть у нас прекрасная Эрминтар!..
Женщина вздрогнула и всё-таки заплакала, и – Шаршава понял,
что прозвучало её настоящее, матерью данное имя. Она переваливалась по-утиному,
опираясь на свой костыль и на его руку. У неё было что-то не в порядке с
ногами, там, где они подходят к становым костям тела. Суставы не удерживались,
вихляли. Шаршава знал: так бывает, если приключились тяжкие роды и дитя
приходилось тянуть в Божий мир силой. Наверное, девочке дали имя прекраснейшей
героини сегванских сказаний, ещё не распознав несчастья. Или думали, что имя
поможет ей выздороветь… не помогло вот. Шаршава даже заподозрил, что неведомая
родня порешила отдать её как “выкупную” именно по причине увечья. И то правда.
Не первой же девке в роду к чужим людям идти, на срам и бесчестье… Он
поразмыслил немного и сказал:
– Мы тут люди перехожие, госпожа… Скоро дальше
отправимся. Может, семье твоей сумеем весточку передать? Откуда ты, славная? И…
кто отец дитятку, которое ты носишь? Может, он выручил бы тебя?
Эрминтар даже отшатнулась. Вскинула мокрые глаза, посмотрела
на него с каким-то почти весёлым, отчаянным недоумением… и горше заплакала.
– Знать бы, кто тот отец!.. – разобрал потрясённый
молодой венн. – Да кто ж из них меня в кустах не валял…
Мать Щеглица учила Шаршаву: “С плеча, сынок, не руби… Не
торопись сразу судить, тем паче о важном! Всегда прежде охолони, размысли как
следует…” Отец с нею соглашался, однако потом, наедине, добавлял: “Но бывает и
так, парень, что немедля надо решать. Да тотчас прямо и делать, что сердце
подскажет”. – “Как же отличить, батюшка?” – “А отличишь…”
– Вот что, госпожа моя, славная Эрминтар, – твёрдо
выговорил Шаршава, и сердце в нём запело легко и победно. – Есть у меня
одна сестрица названая, не наградишь ли честью, второй сестрицей назвавшись?
Лодка у нас добрая, всем места хватит, и тебе, и дитятку твоему…
Сердце сердцем, а часть рассудка всё же приказывала помнить
о Заюшке с Оленюшкой и о том, что беззаконная сегванская деревня навряд ли
добром отпустит подневольную хромоножку, с утра до вечера правшую<Правшую,
прать – мять, давить, жать; особенно о старинном способе ручной стирки белья.
Отсюда “прачка”, а также “попирать” – придавливать, угнетать, унижать. > их
одежды вместо кичливых дочек и жён. А значит, придётся увозом увозить Эрминтар.
То есть могут погнаться. Могут и догнать…
Но ведь не бросать же её тут?
Женщина вдруг решительно вытерла слёзы, и голос окреп.
– Да благословит Мать Родана чрево твоей жены
сыновьями, похожими на тебя, – сказала она. – Только… куда ж я с
вами? Догонят ведь… А у тебя и так жена, сестрица да дети малые. О них думай…
Вот тут Шаршава окончательно понял, что заберёт её с собой
непременно. Что бы ни говорила она сама – и что бы ни замышляла деревня с
острова Парусного Ската… во главе с набольшим по прозвищу Хряпа.
– Это кого догонят? – сказал он уверенно. –
Веннов в лесу?
А про себя подумал: появятся псиглавцы, тут лодку-то и
отвяжем. С этакими гостями поди не вдруг пропажу заметят!
