Камни Сокровищницы, не имевшие выражаемой числами цены,
уходили туда, откуда пришли, и с ними уходил их древний Хранитель. Может, он был
даже рад такому окончанию своего долгого, слишком долгого века. И уж вовсе не
подлежало сомнению, что ни один из смертных ещё не удостаивался столь
драгоценной гробницы, – и вряд ли удостоится впредь…
А люди снизу всё бежали, отчаянно бежали по рушащейся под
ногами земле, – вверх по склонам, туда, где была надежда спастись. Эврих
время от времени поглядывал на толпу, волею случая избравшую для бегства
подъездной тракт, выводивший как раз к “их” перевалу. Люди успели взобраться
достаточно высоко, они были на расстоянии, которое Эврих отважился бы назвать
близким. Он уже различал отдельные лица, когда сразу два Зуба – Средний и
Большой – всё-таки начали разваливаться и рушиться туда, где раньше стоял
Южный, а теперь клокотала поглотившая его прорва – месиво из тающего камня и
чего-то, что казалось водой, но, наверное, всё же не было ею, потому что не
может, не имеет права быть на свете подобной воды.
Под тяжестью падающих навзничь гор прорва тяжело
всколыхнулась… и выстрелила в разные стороны густыми фонтанами этой самой
не-воды пополам с камнем и паром. Как лужа, по которой топнул ногой великан.
Один из фонтанов, тяжеловесно взметнувшись, помешкал в
измерявшейся сотнями саженей вышине… и начал невыносимо медленно оседать… прямо
туда, где из последних сил бежали вверх почти уже спасшиеся люди. Ветер,
подувший со стороны гор, стал вдруг ощутимо горячим…
– Афарга!.. – закричал Эврих, но лишь зря надорвал
горло. Его голос был так же беззвучен, как и все прочие голоса – кроме голоса
Земли, корчившейся в очистительных муках.
Однако крик не понадобился. Афарга увидела то же, что и
аррант. С плеч девушки упал на дорогу меховой плащ, которым она укрывалась от
горного холода… и в луче света пронзительно вспыхнуло огненно-алое одеяние.
Афарга вскинула руки, словно поднимая над головой остроконечный щит своей
родины… Его можно было даже увидеть. Там, высоко, где ударилась о преграду
падавшая из-под облаков смерть. Не зря жили одиннадцать поколений
Тех-Кто-Разговаривает-с-Богами. Их наследница отдавала всё, что было завещано
ей ушедшими в Прохладную Тень, и щит выдержал. Клубящаяся смерть стекла по нему
и обвалилась на склон гораздо ниже бегущих. Тень Мхабра улыбалась на небесах,
видя подвиг младшей сестрёнки. Афарга зашаталась, у неё ослабели колени.
Тартунг подхватил её на руки и увидел, что девушка торжествовала. “Ты
видел! – прочитал он по движению губ. – Я могу не только сжигать…”
Потом она закрыла глаза.
А Эврих тщетно искал Волкодава среди спасшихся, достигших
наконец каравана.
* * *
Между тем Волкодаву уже не было особого дела ни до
Самоцветных гор, ни до иных забот и хлопот этого мира. Так оставляют душу
переживания дальней дороги, когда человек наконец открывает калитку и
возвращается ДОМОЙ.
Его только слегка удивило, когда, шагнув за порог смерти, он
не обнаружил себя на уводящем круто вверх каменистом откосе, о котором учила
его вера. Камни под ногами окажутся прижизненными поступками, с детства знал
Волкодав, и одни будут надёжной опорой твоему восхождению, а другие сразу
покатятся вниз…
Ничего подобного: он стоял на цветущем лугу, на роскошной
мягкой траве. Он в недоумении оглянулся и увидел этот откос у себя за спиной. И
там, далеко внизу, в иных сферах бытия, что-то происходило. Неистово вихрились
чёрные и белые облака, били исполинские молнии, вздымались и опадали
неправдоподобные тени… Смотреть туда было всё равно что вспоминать
позавчерашний сон, к тому же несбывшийся, и Волкодав пошёл вперёд, с
наслаждением ступая босиком по тёплой земле. Любопытный Мыш немедленно снялся с
его плеча и помчался исследовать новое и необычное место. Он был по-прежнему с
Волкодавом, да и могло ли случиться иначе?.. Венн поправил за спиной Солнечный
Пламень и двинулся следом за ним.
Он едва успел сделать несколько шагов, когда из травы перед
ним поднялось величественное Существо. Могучий Пёс такой мудрости и
благородства, что захотелось немедленно склониться перед ним до земли, –
Волкодав понял, что встречать его вышел сам Предок.
Каково же было его изумление, когда Предок… первым
поклонился ему. А потом, выпрямившись и встряхнувшись, накинул ему на плечи
свою искрящуюся, живым золотом и серебром затканную шубу.
Это была величайшая честь, которой Предок мог удостоить
Потомка.
* * *
Когда беглецы увидели реку Ель, стало ясно, которая из двух
сестёр больше отвечала Матери Светыни и норовом, и красой. Челна, хотя вроде бы
давала всему руслу “чело”, была неторопливой, мутноватой и сонной. Ель же
падала с севера хрустальным потоком, разогнанным в гранитных теснинах, налетала
с такой стремительной удалью, подхватывая сестрицу, что та, ни дать ни взять
оробев, в месте слияния давала изрядный крюк к югу.
Тут уже от лодки стало совсем мало проку. Течения Ели ей
было не одолеть даже под парусом, тем паче на вёслах.
Одно утешало: от стрелицы<Стрелица – мыс, образуемый
слиянием двух рек (или разделением на рукава). Теперь мы чаще говорим
“стрелка”. > было уже не так далеко до заветных кулижек. Может, хоть они
оградят?..
Лодку загнали в тихую заводь, в заросли ивы, и там тщательно
спрятали. Хотя не подлежало сомнению, что если псиглавцы доберутся сюда, то
найдут её без труда. А ведь они доберутся. И найдут. Такова была слава этих
людей. Встав однажды на след, они его не теряли. И не прекращали погони.
– Были вы мне доброй семьёй… – ступив на берег, сказала
Эрминтар. – А теперь не поминайте лихом… Бегите.
В лодке, под парусом, у послушного руля, она в самом деле
выглядела прекрасной. Сухой берег вновь сделал её неповоротливой и неуклюжей,
негодной к поспешному бегу сквозь лес и кусты, вверх-вниз по каменистым холмам.
Оленюшка покачала головой.
– Мы – венны, – сказала она. – И ты тоже наша
теперь. А у нас сестриц не бросают.
Шаршава, не тратя зря времени, припал на колено:
– Полезай на закорки.
От его левой руки по-прежнему не было проку, но ноги держали
крепко. Уж как-нибудь хватит их крепости и на двоих.
Осень богато разукрасила северный лес, подарив вкраплениям
лиственной зелени богатство всех мыслимых красок. Красавица Ель лежала в
берегах, словно драгоценное отражение неба. Её сапфирную синеву постепенно
затягивала мутно-белёсая пелена. В юго-западной стороне горизонта уже не первый
день почти неподвижно стояла ровная стена облаков; сегодня с утра эти облака
взялись вдруг набухать, темнея и разрастаясь, и в дыхании ветра начал
чувствоваться тот особый острый холод, что предвещает появление снега.
– Буря идёт, – сказала Заюшка.
Они с Оленюшкой несли детей. Псы трусили по пятам,
навьюченные поклажей.
– Может, следы заметёт? – понадеялась Эрминтар.
