– Вы не так уж не правы, – она благодарно, хотя и с некоторым сожалением, улыбнулась. – Сил нет, последние мозги вытекают, ухожу в спящий режим… Но как вы доберетесь до города?
– Доберусь, не думайте об этом, – он обошел машину, помог женщине выйти. На крыльце появилась Зоя в испачканном переднике, с интересом посмотрела на прибывших, приветливо кивнула Вадиму.
– Спокойной ночи, – он галантно раскланялся.
– Подождите, – женщина нахмурилась, закусила губу. – Вадим, вы ничего не хотите сказать?
– Хочу… – он врал, страшно не хотелось учинять эту долгую, никому не нужную в час ночи беседу. – Но не буду. Идите спать, Маша. Вы все равно ничего не помните из того, что рассказали под гипнозом Комиссарову. А я не хочу вас сейчас напрягать. Поздновато, знаете ли. Утром поговорим.
– В моей голове витают разрозненные сцены… – она отрешенно смотрела в черное пространство. – Я вижу фрагменты какого-то средневекового замка, люди в военной форме, небо полосуют разряды молний… Что это было, Вадим?
Непроизвольно сжалось сердце.
– Спокойной ночи, Маша, – повторил он, коснулся ее руки и решительно направился к калитке. – Заприте за мной.
Черная «Теана» домчала его до города за двадцать минут. Такое ощущение, что водитель полчаса назад угнал эту машину и теперь стремится убраться на ней как можно дальше. Он вышел за пару кварталов до Ромкиного дома, сунул водителю купюру – тот не глянул на достоинство, буркнул «угу» и растворился в примыкающих к проспекту закоулках. Телефон безнадежно разрядился. «Где мой дом? – уныло размышлял Вадям, шагая по безлюдной улице. – Дом человека, очевидно, там, где лежит зарядное устройство его мобильника».
Ромка Переведенцев сладко спал. Махнул рукой в качестве приветствия, побрел досыпать, придерживая спадающие трико.
– Падай на кухне, не до тебя, в семь утра выхожу на работу…
Он снова спал по диагонали. Крохотную кухню насыщали не самые изысканные ароматы. Сон не шел. Он лежал, гладил разлегшегося у него на груди котенка, таращился во взывающий к ремонту потолок, восстанавливал в памяти рассказ профессора Комиссарова. Поверить в то, что произошло, было невозможно, но где тогда разумное объяснение? Не мог Комиссаров выдумать эту историю. Слишком сложно – ради постороннего парня городить весь этот огород. Он прилежно транслировал то, что услышал от Марии. А Мария – то, что услышала от своего деда… Так ли? Мария в этот драматический час и БЫЛА собственным дедом, ибо никак не могла знать о том, что из нее изливалось…
«Не надо удивляться и пытаться осмыслить, молодой человек, – убеждал профессор. – Примите как данность. Это есть. Когда-нибудь наука объяснит, а нам с вами не стоит ломать голову».
Клиентка, по его словам, попалась беспроблемная. Он не стал расписывать Вадиму алгоритм – каким образом поместил испытуемую в личность Семена Борисовича Белоярского – молодого советского офицера. У каждого факира свои секреты. Устами собственной внучки Семен Борисович повествовал о своей интересной жизни. Родом из Сибири – в 41-м году одаренный семнадцатилетний юноша, блестяще владеющий кистью, приехал в Москву учиться живописи в одном из столичных ВУЗов. Из Москвы и отправился в сорок третьем году – нет, не в действующую армию, на лейтенантские курсы под Подольск. Получил взвод, принимал участие в форсировании Днепра, штурмовал Европу с 1-м Белорусским фронтом. Дважды ранен, особо отличился в Бессарабии, удержав стратегическую сопку от озверевших от отчаяния, прущих в контратаку фрицев, обзавелся звездочками капитана. Едва не попался под горячую руку маршала Жукова, разносящего «стрелочников» за громадные потери под венгерским Балатоном, потерял звездочку. Штурм Берлина, где группа автоматчиков оторвалась от своих, попав под огонь сопляка из «Гитлерюгенд» с фаустпатроном. И группа пробивалась к центру с солдатами Рокоссовского, не имеющего привычки, в отличие от Жукова, расстреливать своих, чтобы чужие боялись…
Всё это было безумно интересно, но плохо соотносилось с предметом поиска. 116 стрелковая дивизия была расквартирована в Берлине. Солдаты жили в чудом уцелевших от бомбежки казармах на Кайзерштрассе. Отлов мародеров, вялые перестрелки с какими-то призраками, периодически возникающими из подземелий. Август сорок пятого – третий батальон второго полка вывозят из Берлина в южном направлении. Местечко Аккерхау – говоря по-русски, небольшой уезд, где имеется разбомбленный в щепки союзниками сталеплавильный завод и несколько металлообрабатывающих предприятий разной степени разбитости. Две роты встают гарнизоном, третья дислоцируется в деревеньке Зандерс, где местность абсолютно глухая, а из стратегических объектов – только чудом сохранившееся шоссе из Франкфурта на Потсдам. Караульная служба, запугивание местных жителей, патрулирование болот, исторгающих временами совершенно безумных призраков со «Шмайсерами»…
«Семен Борисович, – вежливо прервал Комиссаров. – Это конец августа?» – «Да, это конец августа сорок пятого года» – подтвердил «Семен Борисович». – «Давайте вспомним сентябрь. Скажем, первую декаду». Не происходило в первую декаду ничего значительного. В перестрелке с отмороженными эсэсовцами, пытающимися прорваться на запад к союзникам, ранены трое бойцов, Фимка Урбанович из первого взвода метко швырнул гранату, прибив стрелка, уже собравшегося нашпиговать свинцом Белоярского. А в целом, скука смертная. Вечерами делать нечего, с девчонками в деревне полная засада – несколько штук, и у тех ни рожи, ни кожи, немчура, одним словом, к русским местные относятся настороженно, если не сказать, враждебно, в открытую не протестуют, но терпеливо ждут, пока солдаты уберутся из деревни. Но приказа нет, подразделение тащит службу, изнывая от безделья. Сходятся командиры взводов, общаются вечерами в свободное от службы время, попивая хреновый шнапс, мечтают о том, как уйдут на гражданку, строят планы на будущее. Компания подходящая: молодые лейтенанты Урбанович, Толька Басардин, Семен Белоярский. Всем троим слегка за двадцать, интеллигентны, начитаны, наивны, но у всех за плечами боевой опыт. Белоярский и Урбанович родом из Сибири, Басардина призвали с Урала. Ребята талантливые. Белоярский прекрасно рисует, обладает превосходной зрительной памятью, возит с собой в планшете стопку собственных эскизов и рисунков – там всё: разрушенный Берлин, мертвые тела, устилающие подступы к Рейхстагу, исступленный Жуков, расстрел связистов, не успевших подсуетиться со связью к моменту прибытия «легендарного» и «обожаемого солдатами» маршала. Он рисует в любую свободную минуту… Урбанович – прирожденный артист, паяц и мим, мечтает работать в театре, снимать кино, обзавелся трофейной кинокамерой, в часы досуга самозабвенно стрекочет, чем неизменно настораживает вездесущих работяг из СМЕРШа… У Толяна Басардина идеальный слух, музыка буквально льется из него, может и на гармошке, и на пианино, и на экзотичной флейте. Добыл у немцев разбитую гитару, натянул струны от мандолины, терзает товарищей своим музицированием… «Вторая декада сентября, – терпеливо гнул Комиссаров. – Возьмем, к примеру, двенадцатое число». Нет, не было в этот день ничего экстраординарного. У рядового Костюшина началась гангрена – поранил колено в процессе патрулирования, отправлен в госпиталь на попутном «Студебеккере». Тринадцатое число: прошла колонна с плененными фрицами, от души повеселились. Четырнадцатое сентября…
