Однако расслабляться было рано. Одураченные в первую секунду рыси уже пришли в себя и бросились ко мне сразу с двух сторон. Достаточно быстро встать с пола и защититься в такой ситуации не было никакой возможности, так что пришлось идти на очередной безумный шаг. Расставив в стороны руки, я понадеялась на глупость скелетов и не прогадала.
Обе рыси вцепились в запястья мертвой хваткой, вот только рысь — не тигр и быстро перегрызть конечность для нее довольно сложно. Так что мне хватило времени, чтобы еще раз со всей силы вскинуть мои многострадальные руки. Я почти слышала, как рвутся мускулы. Но это было концом. Левая рысь получила в голову удар правой булавой, а правая — левой. Несмотря на крайне невыгодное положение и не слишком большую силу удара, черепа больших кошек не выдержали такого надругательства и лопнули. Еще один дождь и костей стал наградой за мои мучения. Три противника превратились в половину противника.
Вот только и я была не в лучшем состоянии. Грудь жгло все сильнее, когти тигра наверняка дошли до кости и после такого я еще очень долго не смогу носить декольте. Но это было меньшей из моих проблем. Руки едва слушались, сил хватало лишь на то, чтобы не ронять оружие. По ладоням текла теплая кровь и, зная об одном из самых популярных способов самоубийства, ее нужно было остановить как можно быстрее. Я уже чувствовала слабость, хотя прошло едва секунд десять. Но пока я не прикончу тигра, схватка не закончится.
Передняя половина твари, между тем, неуклюже передирая конечностями, подползала все ближе. Стоять он уже не мог, будь я в нормальном состоянии и его убийство не заставило бы меня даже вспотеть. Чертыхнувшись, я невероятным усилием подняла левую руку и схватила рукоять булавы зубами. Это было единственным способом удержать оружие. Правая ладонь уже почти выпустила тяжелый груз.
Тигр взревел, своим примитивным мозгом осознав, что в следующую секунду решится все. Я оскалилась в ответ и прыгнула в воздух. Размахнуться булавой в моем положении было невозможно, так что нужно было придать оружию как можно больший импульс. Скелет понял мою задумку слишком поздно. Когда он начал уворачиваться стальная болванка уже была в нескольких сантиметрах от его черепа. Проломив глазницу и сорвав нижнюю челюсть, булава тяжело ударилась об пол. Через мгновение та же участь постигла мою голову. перед глазами вспыхнула радужная круговерть и я отключилась.
Последним, что я помнила, были жесткие, но сильные руки под коленями и лопатками.
— Ганлин…
.
Ганлин. И какой черт меня дернул согласиться на это имя? Нет, само по себе имя было нормальное, но слишком уж непривычно было называть себя в голове как-то кроме “Я”.
Отлично помню, как родилось это имя.
Мы с кареглазой тогда провели на втором уровне где-то два месяца. Она только-только начала учиться телесной магии и ее прогресс был очень хорош, по крайней мере по словам Жюстины. Из нас троих в магии она понимала лучше всех, так что приходилось верить.
И наткнулись мы на группу человечков, не самых сильных, но один из них привлек мое внимание. В отличие от воинов, использующих обычное оружие, или магов, либо орудующих посохами, либо просто голыми руками, этот применял флейту. Если задуматься, довольно жуткий инструмент, поскольку был вырезан из бедренной кости, причем человеческой. Как объяснила мне потом та же Жюстина, таких людей называли колдунами. Они использовали не стандартную магию, основанную на силе крови, а нечто иное. У каждого колдуна были особые врожденные способности, на базе которых они и строили свою магию. Если данная природой сила оказывалась достойной, а сам человек умудрялся умело ее применить, то его мощь вырастала по экспоненте.
Этот конкретный колдун, судя по всему, был кем-то вроде заклинателя змей, только для нежити. Когда мы встретились, его спутники как раз добивали группу скелетов, неподвижно стоящих словно статуи, загипнотизированные звуками костяной флейты.
Я и сам, когда с ними сражался, чувствовал некое давление, сковывающее движение и не дававшее действовать на сто процентов силы. Но во мне было не один, а девять скелетов, так что полностью заморозить меня у него не получилось. Когда весь отряд был мертв, я получил много отличных вещей. Брони, как уже упоминалось, я давно не носил, но зато сумка колдуна оказалась под завязку забита множеством различных эликсиров, а в пожитках его спутников нашлись и сух-пайки, и теплые вещи, и хороший запас питьевой воды. Все это было очень полезно для моего зверька, одежда которой уже была просто покрыта дырами, а в рюкзаке бились друг о друга три или четыре последние банки с едой.
И, конечно, я получил ту странную флейту. Самым удивительным было то, что я мог на ней играть. Да, я мог говорить, но это скорее был один из эффектом магии, меня поднявшей, чем физиологии. Ведь по сути у меня не было ни легких, ни гортани, ни языка или губ. Однако же этот странный инструмент колдуна по какой-то странной причине давал себя использовать по прямому назначению. Стоило поднести флейту ко рту так, словно у меня есть плоть, то есть прижать к воображаемым губам, как я сразу начинал своей несуществующей кожей ощущать касание отполированный бедренной кости. Кареглазая с круглыми глазами наблюдала за мной, наигрывающим как простенькие мелодии, так и более серьезные вещи, вроде каких-то увертюр или отрывков целых пьес. Откуда у меня в голове вся эта музыка и тем более навыки игре на инструменте, который я вижу впервые в жизни, я уже даже особо не задумывался. Если когда-нибудь ко мне вернется память о том, кем я был до попадания в подземелье некроманта, то тогда все сразу станет понятно само собой. А если не вернется — не стоит гадать.
— Она называется ганлин, — кареглазая подала голос, что в то время было довольно необычно. — Я видела, как такую используют монахи для ритуалов. Но чтобы с ее помощью применяли магию…
— Я про них знаю! — Жюстина, как всегда, не дала кареглазой закончить предложение. Это уже было чем-то вроде традиции. — Живут в горах, почти ничего не едят и не пью, только играют на таких флейтах, взывая древних духов. Мерзкие идолопоклонники. — Я прямо увидел, как моя квартирантка сморщила от пренебрежения носик.
— Духи мне неинтересны.
На ритуалы каких-то там монахов мне было плевать. Но вот сама флейта положительно нравилась. Кость была гладкой, едва ли не отполированной, но такой вид не был придан ей изначально. Это был результат многолетнего использования инструмента, скорее всего до колдуна она сменила не одного владельца. И теперь попала в мои руки. Я видел в этом некую иронию. Созданная монахами для призыва потусторонней нечисти, в результате она и попала к тому, кто отлично подходил под такое описание.
И скорее всего кареглазая заметила, с каким вниманием я отношусь к инструменту.
— Можно я буду звать тебя Ганлин?
— А чем тебе не нравится “Хозяин”? — я давно заметил, что это слово каждый раз вызывает у девчонки слишком бурную реакцию и не упускал случая полюбоваться ее реакцией. Красные щечки, огонек в глазах и сжатые губы были мне отличным вознаграждением. — Ладно, называй как хочешь.
