Однако когда наступает день Д и мы с ней одновременно оказываемся перед входом в место проведения этого «Праздника плодородия», я сразу понимаю две вещи: нет, искра мне не почудилась — это раз. И она тоже нервничает — это два.
Не то чтобы я так уж хорошо разбирался в женщинах — в смысле, подолгу ни с кем из них не жил, не считая матушки. Однако, как я уже говорил, наобщался с ними вдоволь еще во времена колледжа. И очень хорошо понимаю, что если женщина на встречу с тобой взяла на себя труд приодеться — можешь считать, что ты уже на полпути… ну, по крайней мере к ее кровати, если уж не к сердцу. (По моему личному опыту, чем быстрее ты покоряешь первое, тем меньше надежд остается на второе. Но, может быть, это я такой невезучий).
А то, что Бриа нервничает, понятно по тому, насколько она переборщила с парадным видом. Тут тебе и ручные браслеты, и ножные, и какие-то броши — чуть не целую сокровищницу на себя нацепила. А боевая раскраска на лице настолько яркая, что даже я ее замечаю. Это при том, что вообще-то, как мне говорили однокурсницы, я вечерний макияж от дневного не отличу, даже если увижу его в книжке в виде схемы с соответствующими подписями. И, к слову, понятия не имею, красилась ли Бриа раньше. Может, красилась, может, нет. Но сейчас-то точно почти наштукатурилась.
Правда, ее наряд внезапно оказался уместен.
Мы с ней стоим перед входом в отель «Звездный свет» — роскошную гостиницу для транзитников, которая, как я знал благодаря анализу недавних финансовых документов, вносила в казну станции вполне приличные суммы.
Впрочем, вход не узнать: он украшен роскошной золоченой аркой, которая в свою очередь увита какими-то чахлыми растениями вроде виноградной лозы. Когда я был мелким и ездил с родителями на дачу, что-то подобное росло на каждом втором доме — только куда пышнее. Здесь же казалось, что организаторы мероприятия то ли промахнулись со временем и украсили арку с неделю назад, то ли разворовали все, что было припасено на оформление праздника, и им пришлось доставать оформление из мусорных баков.
— Надо же, — говорит Бриа, — не поскупились!
Я стараюсь не выпускать ее из поля зрения, поэтому мне видно, что это не сарказм.
Она тоже то и дело на меня поглядывает, поэтому замечает мое удивление и поясняет:
— Это саркосса, нативное растение с планеты 3,14. После экологической катастрофы, которая случилась у них много веков назад, там все растения примерно так и выглядят. Кроме тех, что они изменили генной инженерией. Саркосса считается символом плодородия… в смысле, она чуть ли не единственная может плодоносить сама по себе — без вмешательства агрономов.
— И чем она плодоносит? — интересуюсь я.
Бриа пожимает плечами.
— Маленькие такие черные ягодки. 3,14 из них гонят горькую наливку. Считается эксклюзивом и запрещена к экспорту…
— Поэтому, разумеется, почти весь урожай в итоге оказывается на межпланетном черном рынке? — подхватываю я. Это логично, если исходить из того, что я знаю о пишниках. Вообще удивительно даже, что межзвездной мафией не они рулят.
Или все-таки они, просто не афишируют? Откуда я знаю, на кого работает тот же Отец Родной?
Бриа, к моему удивлению, не улыбается.
— Межпланетный черный рынок? Но его не… — она обрывает себя. — Как ни странно, нет. Три-четырнадцать достаточно серьезно относятся к тому, что осталось от природы своей планеты. Перед каждым своим новым годом объявляют, насколько еще снижен уровень загрязненности и какие территории очищены, и в это время вся планета молчит, только, затаив дыхание, слушает обращение Главного протектора. Поэтому посевные площади саркоссы тоже не расширяют… Но вкус очень на любителя. Меня однажды угостили рюмкой.
Когда дипломатичная Бриа говорит «очень на любителя», надо полагать, речь идет о редкостных помоях.
Мимо нас проходит парочка пишников: мужчина в блестящих ярко-алых плавках и зеленых гетрах и женщина в коротком полупрозрачном платьице с символическим нижним бельем под ним (отлично видимым). Оба наряда смотрелись бы довольно безвкусно даже на атлетически сложенных гуманоидах, однако этим двоим не помешало бы сбросить килограммов по двадцать каждому. Это для начала.
Они оба косятся на нас, а мужик неприязненно буркает:
— Языки почесать в другом месте можно, а сюда кое-что другое почесать приходят!
— Ну тебя! — кокетливо хихикает женщина, крепче берет своего спутника под локоть и зыркает на Бриа.
Впервые я начинаю понимать, что, возможно, моя заместительница по дипломатической работе не преувеличивала возможные травмы для моей хрупкой психики.
— А знаете, они правы, — говорит Бриа. — Пойдемте.
Отступать, конечно, поздно.
Мы проходим под аркой и попадаем в холл отеля, где стоит мягкая мебель, предназначенная для гуманоидных форм, и какие-то причудливые подставки, видимо, призванные сделать помещение более удобным для саргов.
Холл не то чтобы полон, но и пустым его не назовешь: довольно много статистов сидят за низкими столиками, прогуливаются и беседуют. Большинство пишники, однако вижу и парочку Превосходных (кстати, у одного рожа и форма рогов мне знакомы — похоже, один из моих вахтенных специалистов), и еще одну талесианку кроме Бриа — высокую и статную даму пожилых лет, с черно-белыми волосами. Черт знает, то ли поседела, то ли просто прическа такая. Еще вижу представителя той же страхолюдной расы, к которой принадлежит Вергаас (надеюсь, это не мой мафиозный зам, а то было бы неловко) и целую компанию соноранцев и соноранок, человек восемь, наверное. У моих знакомых рептилоидов женщин с трудом можно отличить от мужчин, потому что половой диморфизм у них не выражен, да и в манере одеваться нет особой разницы. В материалах Нор-Е было указано, что женщины часто бывают меньше размерами, имеют более высокие голоса и предпочитают более агрессивный стиль общения. Поскольку как минимум трое из этой компашки всего лишь с меня ростом, а обычно соноранцы намного выше, делаю вывод, что она все же разнополая. Ну или ребята притащили на оргию подростков (надеюсь, все же нет).
Нагрубившая нам парочка пишников уже стоит у стойки регистрации и что-то визгливо выясняет у администратора. Бриа тянет меня туда же.
Нас уже ждут.
Девушки-пишницы за стойкой могут потягаться красотой с Цуйшели.
— Счастливы видеть вас здесь, капитан Старостин и помощник по дипломатической работе Бриа! — щебечет одна из них.
Грубиян-пишник с интересом оглядывается на меня от стойки.
— Ого, — говорит он, — капитан! Блин, извини, знал бы, не толкнул.
И обаятельно улыбается.
Если я правильно представляю себе жизненный кодекс пишников, это следует переводить как «знал бы, что ты капитан, был бы с тобой вежлив, в надежде, что представится возможность тебя облапошить».
— Извинения приняты, — киваю.
