И тут я вижу, что миновавшая турникет женщина в жакете, направляется в центр фой и посматривает на лица присутствующих здесь. Явно кого-то ищет. Завидев меня, женщина чуть щурит глаза, поправляет очки, и направляется в мою сторону. Судя по всему, это Алла и есть. На виде ей лет тридцать пять-сорок. Она в светло-серых остроконечных туфлях на невысоком каблуке, в деловой чёрной юбке-миди в белую полоску, в белой блузке и чёрном в такую же тонкую белую полоску приталенном жакете. Я бы не назвала её красивой женщиной, в её внешности слишком много жёсткости и какой-то властности, что ли, но она заметно очень ухоженная и стильная. Волнистые волосы убраны в пучок на затылке. За стильной оправой ледяным серым цветом блестят глаза под нахмуренными аккуратными бровями. На узковатых, будто поджатых, губах едва заметная помада естественного оттенка.
Когда она подходит ко мне, я встаю.
— Наталья? — подняв бровь, интересуется она.
Она быстро и явно оценивающе оглядывает меня снизу доверху, и на долю секунды закатывает глаза.
— Да. А вы Алла? — робко спрашиваю я, сжимая в левой руке телефон, а правой вцепившись в ремешок сумочки.
— Да, верно, — бросает она. — Пойдёмте.
Она разворачивается и устремляется к стойке регистрации. Нервно кусая губу, я стараюсь не отставать.
— Юля, оформи девушке временный пропуск, — обращается она к одной из сидящих за стойкой секретарей на ресепшн — тоненькой синеглазой блондинке. — Она к нам, на тридцать второй.
Блондинка кивает ей и обращает безразличный взор на меня.
— Ваш паспорт, пожалуйста, — бесцветно говорит она.
— Да, конечно, — отвечаю я и принимаюсь доставать из сумочки паспорт. — Секундочку.
Я протягиваю ей документ и вижу, что он чуть дрожит в моих пальцах. Девушка берёт его, раскрывает, смотрит на фотографию, потом на меня — и принимается что-то набирать в компьютере. Закончив, возвращает мне паспорт с приложенной к нему бежевой пластиковой картой для входа и выхода.
Вслед за Аллой мы проходим турникеты и выходим на лифтовую площадку. С обоих сторон по два лифта. Небольшая группа ожидающих. Подсвеченные красным активированные кнопки вызова. Смотрю на металлические двери и украдкой на Аллу. Она сосредоточенно думает о чём-то своём и то и дело поглядывает на табло, отражающее то, на каком этаже сейчас находится лифт.
Наконец загорается зелёный свет, раздаётся звуковой сигнал, открываются двери и лифт выпускает наружу с десяток оживлённо болтающих людей. Как только они выходят, мы в компании четверых мужчин в пиджаках, заходим в него и Алла первая нажимает нужный этаж — "32". А затем уже кнопки нажимают мужчины.
Двери закрываются и лифт, набирая скорость, устремляется вверх.
Мы сидим за длинным столом в просторной переговорной и я чувствую себя неловко. Пространство сильно смущает. Нет ощущения стены за спиной. Матовая серая поверхность стола — это то, на что я смотрю больше всего. Стараюсь при этом поднимать взгляд на рыбьи глаза Аллы, которая проводит собеседование так, будто ведёт допрос.
— И какова причина увольнения? — щурит глаза она.
Такое впечатление, что я — лгунья, а она пытается вывести меня на чистую воду. Не могу сказать, что мне комфортно в такой обстановке.
— Сокращение штатов.
— А почему решили сократить именно вас?
Да, вопрос неудобный. Тем более, что реальной причины для этого я просто не знаю.
— Полагаю потому, что я — молодой и не очень опытный специалист.
— Неопытный или неэффективный? — задаёт новый вопрос она, глядя на меня поверх очков.
Как гвозди вбивает. Чего она добивается?
— Моими результатами работы начальство было довольно.
— Подтверждения этому есть?
— Если вы о рекомендациях, то да, одна есть. От генерального директора. Я принесла. Если надо, могу отправить на почту.
— Да, отправьте. Скажите, как у вас обстоят дела с английским языком?
— Базовый. То есть… я могу пообщаться, но не на профессиональные, наверное, темы. А мне нужно будет общаться с иностранцами?
— Всяко бывает, — уклончиво отвечает Алла. — На какую зарплату претендуете?
— Ну…
— Вам на прежнем месте работы сколько платили?
— Тридцать пять тысяч рублей.
Алла опять на секнду возводит глаза к небу, видимо выражая своё отношение к столь ничтожной зарплате и сотруднице, которая пошла на то, чтобы ради неё трудиться эйчар-менеджером.
— А какую зарплату хотите получать?
— Моя семья живёт… мы живём… мы арендуем квартиру. Поэтому мне бы хотелось зарабатывать от пятидесяти тысяч.
Алла, застыв, внимательно рассматривает меня с другой стороны стола. Как жучка какого-то. Не очень симпатичного, мелкого, но небезынтересного.
— А почему так мало? — наконец спрашивает Алла.
— Мало? — переспрашиваю я.
— А что, по-вашему, это много? — снова щурит глаза она.
Я немного растеряна. У разных людей, в силу разного опыта, разного понимания и разных запросов, очень различаются представления о том, что есть много денег, а что мало. Если говорить о зарплате за месяц работы, то пятьдесят тысяч рублей — это деньги, я которые я никогда ещё на зарабатывала. Но, судя по реакции Аллы, я кажусь ей финансово неамбициозным человеком. И это может стать причиной для забраковки моей кандидатуры на претендуемую должность.
— Я исхожу из того, — стараясь унять волнение, говорю я, — что мне необходимо оплачивать каждый месяц арендованную квартиру, помогать маме и младшей сестре, которая учится в колледже.
— А пятидесяти тысяч для этого разве достаточно?
— Ну конечно, хотелось бы больше… но…
— Что "но"?
— Надо же соизмерять свои желания со своими возможностями…
Алла строго смотрит на меня поверх очков. Ни дать, ни взять — суровая директриса в школе, к которой привели провинившегося ученика.
— Я правильно понимаю, что верх ваших возможностей на должности эйчар-менеджера стоит пятьдесят тысяч рублей?
— Почему же "верх"? — возражаю я. — Низ. Я же сказала, что мне нужно "от пятидесяти тысяч рублей".
— А нижняя планка — это и есть то, во сколько оценивают в действительности свою работу люди. Ту работу, которую готовы делать. Иначе говоря, если вы согласны работать за пятьдесят тысяч, делая то, что надо делать, то для того, чтобы вы не согласились это делать за эти деньги, на вас надо навалить работы сверхурочно. И потом, вот скажите мне, Наталья, какой смысл платить специалисту больше денег, если он будет делать ту же работу за названную им минимальную зарплату?
— Ну… — несколько теряюсь я, — смысла платить больше, наверное, нет, если не увеличиваются требования.
