Он качает головой.
— Детский сад. Сколько ты сможешь отдавать в месяц? Десять тысяч рублей? За год это — сто двадцать тысяч. Полтора миллиона ты мне так и за десять лет не отдашь.
Полтора миллиона мне и не хватит даже… Хотя бы два…
— Я правильно понимаю, что аборт ты не делала?
— Да… Я хотела бы сохранить ребёнка… Я хочу стать мамой…
Он медленно вздыхает.
— И на что ты собираешься его кормить?
— На часть зарплаты… — лепечу я. — И я… И мне дадут материнский капитал… — последние слова произношу дрогнувшим шёпотом.
Он горько усмехается:
— Какой же ты ещё ребёнок…. Несмотря на возраст. Пора бы повзрослеть, Наташ.
Кусаю губу. Во рту кровь.
— Кем ты хочешь устроиться?
— Эйчаром или секретарём… — тихо говорю я, глядя на свои голые острые коленки. Против моей воли на бедро капает слеза.
— Ты будешь зарабатывать максимум шестьдесят тысяч. Ни опыта у тебя толком, ничего. Это эйчаром. Секретарём — может чуть больше, но только если отношения будут выходить за рамки рабочих. Спустя месяца три-четыре у тебя станет виден живот. Будешь снимать зимой верхнюю одежду и это заметят. Спустя ещё пару месяцев — заметят все. Затем декрет. При хорошем раскладе можешь расчитывать тысяч на двадцать в месяц. Материнский капитал — разовая выплата и её нельзя обналичивать. Способы есть, но это уже серые схемы. У тебя мелкая сестра, которая пока не зарабатывает и мама будет после операции, за которой нужен будет уход.
— Потом брат из армии вернётся… — роняя слёзы, шепчу я.
— И устроится куда-нибудь грузчиком. А может, если поучится немножко — автослесарем. Это при хорошем раскладе. А квартира съёмная. Вы там все вместе будете жить?
— Да, наверное…
— То, что ты говоришь — так себе бизнес-план. Под такие проекты только дурак деньги даст. Я похож на дурака?
— Нет, — качаю головой я.
Слузы падают и падают на ноги. Из носа тоже течёт и я тихонько шмыгаю им. Тихонько, чтобы не раздражать. Не хочется, чтобы он подумал, что я стараюсь его разжалобить слезами. Просто они… сами собой льются…
— Ну и нахрена, скажи, мне тебе такие деньги одалживать? Чтобы ты мне в лицо харкала? При том, что вокруг камеры наблюдения? Истерики закатывала? И деньги стопудов не отдала? Да меня ещё и виноватым потом сделаешь. Ах, какой, блядь, жестокосердный… Ребёночка не хочет… Ах, какой подлец, женатым оказался! Подарки мои, что я тебе от чистого сердца дарил, по сути швырнула мне обратно. Гордыню свою немерянную продемонстрировала. Окей, гуд, я утёрся. Ушёл с головой в работу, чтобы просто о тебе не думать. Хвостом крутанула, свалила в туман. И похуй на работу. У меня звонков куча и две бабы истеричных в секретарях. Которые как хотят, так и работают. Расстроилась — уволилась. А чё такого? А посрать на сотни людей, которые пашут на эту компанию! Деловой подход, хуле. Ладно, сам дурак. Это понятно. Но вот, блядь, теперь ты приходишь ко мне, и говоришь: "А дай мне три ляма. Мне срочно надо. Я тебе типа отдам.". После того, как мне в лицо харкнула, когда я тебя, истеричку, у лифтов догнал. Ты меня за кого держишь, а? Я тебе кто — мальчик на побегушках, что ли?! Устраивает тебя, то, что я говорю, ты можешь говорить спокойно, а как не устраивает, так только истерики и хлопанье дверьми? Плевки в харю?! Ну, надо же, я вот такой подлец, с баблом оказался! Так значит можно послать меня на хер, а потом прийти и сказать — "А дай мне денег, мне надо!" Да?! Так?!
В его мимике боль. А я не знаю, что сказать… Слёзы текут по щекам, я изо всех сил стараюсь не разреветься.
— Руслан, — я давлюсь слезами, — я бы ни за что не пришла… Мне просто идти некуда… Мне не дают кредиты в банках! Я не знаю, что делать! У меня мама умереть может…. Понимаешь?!
— Понимаю, — взяв себя в руки, холодно говорит он. — Намного лучше понимаю, чем ты думаешь. Я свою мать уже похоронил. Да и сам при смерти был подростком. И шрам на груди — не просто так там появился. И чтоб ты знала, у меня тоже было нищее детство. И все эти деньги я сделал умом, трудом и характером. А ты меня, мужчину, который сам себя сделал, держишь за какого-то чмошного лоха, которого можно разводить на бабло, блядь, потом харкать в лицо, как какому-нибудь куколду чмошному, а затем приходить и, как ни в чём не бывало, просить три ляма. Типа в долг, блядь.
Обхватив лицо руками, склоняюсь к коленям и реву.
— Нет, — слёзы душат, скулю и подвываю от обиды и боли, как избитая собака, — Нет… — дышать трудно, слова даются с трудом, — Я так не думаю… Я не отношусь к тебе так… Это неправда… — реву, — Это неправда…
— К сожалению, правда, — горько произносит он. — Ты ни за что не пришла бы ко мне, не был бы я богат. Даже просто, чтобы извиниться за плевок в лицо мужчине, который не желал тебе зла. И который заботился о тебе. Тебя не устроило то, как я отреагировал на твою беременность, и ты даже слушать меня не стала. А вернулась ты только потому, что у меня есть деньги. Так вот, свободных денег в таком объёме у меня нет. И вакансий для тебя — тоже.
Его слова оглушают меня. Я захожусь в тихих рыданиях, потому что понимаю, что это всё… Конец.
— Я прошу тебя… — в каком-то отчаянии я заставляю себя взглянуть ему в глаза. — Пожалуйста… Помоги мне…
Он снова отворачивается к окну. Наверное, ему неприятно на меня смотреть.
Опускает стекло, достаёт из кармана пиджака сигарилу из пачки, хмуро прикуривает. Выпускает в окно дым.
— Окей, — говорит он, и я не верю своим ушам. — Я дам тебе три миллиона. Не в долг. Но на моих условиях.
— Хорошо, — распахнув глаза, благодарно киваю я.
Он качает головой.
— Не торопись. Не факт, что они тебя устроят.
Он делает небольшую паузу, собирается с мыслями. Замираю в напряжённом ожидании.
— Значит так. Вот мои условия. Первое: ты остаёшься в моём подчинении. Может позже я найду тебе работу, но сейчас я говорю не об этом. А о том, что ты живёшь там, где я сказал и ведёшь себя так, как я сказал. Прихожу с работы — встречаешь меня у порога, встаёшь на колени, рассстёгиваешь ширинку и принимаешься сосать мой член. Сам принцип такой. Чтобы я ассоциировал свои приезды к тебе, как что-то приятное, а ты не смела больше закатывать мне такие истерики.
Понуро слушаю то, что он мне говорит…
— Второе. Я всегда в курсе, где ты. Отслеживаю твои перемещения. Не дай Бог я тебя с каким-нибудь мужиком увижу. Выходишь из дома — докладываешь смской. Закончилась моё демократичное отношение. Ты делаешь ровно то, что я сказал. Чтобы понимала, что перед тобой — мужчина, которого ты должна научиться уважать. Несмотря на свои представления об отношениях и истерики. Мне продолжать или ты уже сейчас выйдешь из машины? Если второе — скатертью дорога.
Его голос низкий и жёсткий. В нём нет никакой нежности. И тон холодный и безапеляционный. И смотрит он перед собой, а не на меня.
