— Ты хотела три миллиона. Ты их получила.
Теперь молчу я. Мне нечего сказать. Да и смысл?
— Я много раз пожалела о том, что плюнула тебе в лицо. И пожалела сильнее, чем ты думаешь. Мне до сих пор плохо и стыдно. Но ты бы знал, как мне было плохо тогда.
— Слушай, выкидыши бывают. Ты такая далеко не одна. это всегда драма, часто трагедия. Но люди как-то приходят в себя. У тебя всё впереди, и ты…
— Даже сейчас, — перебиваю я его.
— Что "даже сейчас"? — не понимает он.
И я вижу, что искренне не понимает. Не прикидывается.
— Ты говоришь: "у тебя". Не "у нас".
— Да, я так говорю.
Медленно и тяжело вздыхаю. Какой смысл в этих беседах?
— Руслан, ты женат.
— Да.
— Я — не твоя жена.
— Да.
— Я сижу на твоей шее.
— Процесс реабилитации… — начинает он.
— Да брось, — снова перебиваю я его. — Я не о том. Ты мне сказал — не заикаться о чувствах. В договоре это прописал. Я не заикаюсь. Мне просто непонятно, куда я иду.
— Ты стала более профессиональной.
— Да. Только вот чувствую я себя не той, которая с тобой познакомилась. Там я многое могла сама.
Видно что его задело то, что я сказала.
— А сейчас нет? — спрашивает он.
— Нет, — качаю я головой. — Я понимаю только то, что целиком от тебя зависима. Ты оплачиваешь даже квартиру моей маме и сестре. Но зачем?
— Потому что сказал.
Снова вздыхаю. Как же я устала.
— Ты же меня не любишь. Ты меня — спасаешь. Ты обо мне — заботишься. Я будто твоя жена-инвалид.
Вижу, как краска приливает к его лицу.
— Вот только её не трогай, окей? — голос звучит угрожающе.
— Руслан, посмотри правде в глаза. Ты мне ничего не обязан. Это только я вся тебе что-то должна.
— Кто говорит о долгах?
— Я говорю.
— Блядь, — он резко встаёт.
Выходит в коридор, возвращается с портфелем. Открывает его, расстёгивает молнию, достаёт договор. Вынимает из файла.
И рвёт на куски.
— Всё? — желваки ходят туда-сюда.
Бумажки на полу. Поднимаю на него взгляд.
— Чего ты от меня добиваешься? Чего ты хочешь, Руслан? Ты же меня даже не трахаешь. Я же теперь — как прокажённая.
Взгляд бешеный. Вижу, как завёлся.
— Ну, что ты молчишь? — подначиваю я. — Скажи. Я завела разговор о чувствах, ты порвал договор. Кстати, есть ещё мой экземпляр. Он вон там, на полке. За стеклом.
— Ты зачем это делаешь? — спрашивает он.
— Делаю что? — щурю глаза я.
— Чего ты добиваешься?
— Руслан, я отдам тебе эти три миллиона. Заработаю и отдам. Как мама я не состоялась. Как эйчар — тоже. Даже, как любовница — так себе.
Он снова опускается на корточки.
— Тебе, — чеканит он, — Двадцать. Три. Года.
— Через три месяца двадцать четыре будет. Дело вообще не в возрасте. Я ведь не о том. Мы с тобой познакомились в июне. Сейчас декабрь. Скоро Новый Год. У тебя есть ощущение наступающего праздника?
— Нет.
— И у меня нет. А знаешь, что есть?
— Что?
Как же он устал, прям видно. И как же я его теперь понимаю.
— А ничего нет. Ты уедешь, я поем и лягу спать.
— Чё ты хочешь?
— Да ничего я не хочу. Пазл вот хотела собрать. Оставь меня, пожалуйста, одну.
Он встаёт.
— Знаешь, что я тебе скажу, Наташ?
— М?
— Ты права. Теперь, когда ты не беременна — в этом нет смысла. Мне не жалко этих трат на аренду квартир — это небольшие деньги. И трёх миллионов мне не жалко, как минимум — человека спас. Но да, ты права. Я повесил это всё себе на шею, а понимаю, что даже ехать к тебе не хочу. Быстро мы с тобой пришли к выгоранию. Я много раз думал — а нахуя я вот тебя тяну куда-то. Тебе же ничего не надо. Ты мне об этом прямым текстом говоришь. Ты же жертва. Обстоятельств.
Ну, что ж. Он сказал, теперь я скажу.
— Руслан, — спокойно, без истерик, говорю я, — я тебе очень благодарна. Правда. Ты показал мне совсем другую жизнь. Но ты знаешь, не был бы ты женат — многое сложилось бы иначе. Я знаю, кто твоя главная женщина. Это не я. Я её не видела, но я знаю. Давай я как-нибудь сама. Теперь, когда ты вытащил мою маму, когда я уже потеряла ребёнка и для работодателей представляю хоть какой-нибудь интерес, я вполне смогу зарабатывать на аренду квартиры. Благодаря тебе я теперь даже чуть более квалифицированный специалист. Я хочу уехать. Я не хочу здесь жить. Я тут просыпалась с мыслей о нашем ребёнке, которого носила. Гладила живот, говорила с ним. А теперь я просыпаюсь и с ужасом понимаю, что мир — другой. Вроде бы всё так же, но мир теперь — другой. Я тут совсем одна. И дело не в театрах, Руслан. Ты человек долга. А мне нужны чувства. Те самые, о которых ты запретил говорил. И секс мне тоже нужен. Ты разбудил во мне женщину, а потом просто перестал меня трахать. Ты сделал меня собой. Вроде бы любовница, а по факту — нет. Я больше не хочу тебя любить. Ты для этого слишком женат. И не де юре. А де факто.
Сжав губы, он медленно несколько раз кивает. Задумчиво, осмысляя то, что я сказала. Выглядит несколько угрожающе, но мне сейчас всё равно. Синие глаза будто потемнели. Сложно понять, о чём он думает.
Он подходит к барной стойке, снова наливает немного виски. Рассматривает жидкость на свет, а потом единым махом выпивает содержимое бокала и со стуком ставит его на стойку. Будто в каком-нибудь пабе. Очевидно, что он принял какое-то решение. Но пока он молчит.
Отходит к окну и, убрав руки за спину, молча смотрит перед собой сквозь стекло. Я вижу его широкие плечи и спину, и у меня складывается странное чувство, что на этих плечах лежит тяжёлый груз. Я едва ли не ощущаю это. Хотя он стоит ровно, с какой-то уверенной военной выправкой.
— Не трахаю, значит, — глухо произносит он.
Я не вижу выражения его лица. Но впечатление, что внешне он сохраняет самообладание. А вот в голосе его звучит что-то такое, отчего чувство угрозы, от него исходящей, стоновится более явственной.
— Отдашь мне три миллиона, угу. Заработаешь и отдашь, значит.
Он умолкает. Но не надолго. Чувствую волнение, даже сглатываю из-за него, потому что в горле будто пересыхает. Я бы, наверное, сейчас тоже выпила виски. Хотя и не люблю крепкий алкоголь.
— Ну что ж, — вдруг произносит он. — Окей. Не три. Один. В течение двух лет.
Он поворачивается ко мне. Глаза тёмные, как ночь. И в этом взгляде будто тихая ярость. Теперь я уже немного напугана и жалею, о том, что сказала. По крайней мере о части сказанного. И о том, как это получилось.
