– Романова Алиса Сергеевна, – прочитал он вслух. Сверил фотографию на паспорте с вырезанным фото на трупе. Бедная девочка.
– Он что, серьезно собирался жениться? – оторвал его от размышлений Речкалов, указывая на моток ярких лент, предназначенных для украшения свадебных машин. Он разговаривал, ни на секунду не отвлекаясь от поисков. В одном из ящиков комода он обнаружил упаковку ампул инсулина и несколько одноразовых шприцев. – А он, по ходу, диабетик?
– Вряд ли, – отозвался Вадим Викторович. – Он бы сказал мне, когда я его «закрывал». Инсулин он колол ЕЙ.
Он наклонился ближе к трупу. Точно, россыпь малюсеньких точек, как следы от пчелиных жал, покрывали всю руку мертвой девушки.
– Очевидно, не рассчитал дозу или просто забыл сделать вовремя укол – и вот.
– Ты хочешь сказать, что ему казалось, будто она ЖИВА?! – оторвался от поисков Речкалов. – Что он продолжал колоть ей лекарства даже после того, как она скончалась?
– Не только казалось. Он верил в это, – ответил Вадим Викторович. – Скажу больше. Хорошо, кстати, что наш эмоциональный коллега покинул комнату.
Следователь показал на электрический чайник, стоявший у кровати. Рядом в пепельнице сиротливо валялся использованный презерватив, напоминающий раздавленного слизняка.
– Наш друг трахал ее. Когда она уже была мертва. А она мертва дней десять, возможно, больше. Уж можешь мне поверить.
Речкалов озадаченно посмотрел на чайник, затем на следователя, после чего лицо его озарилось брезгливым пониманием:
– Ясно, там же все слиплось… К тому же, ни чашек, ни пряников я тоже поблизости не наблюдаю. Некрофил чертов…
– Вряд ли он догадывался об этом, – сказал Вадим Викторович. Он снова повернулся к мертвому телу и осторожно отогнул краешек пришпиленной фотографии. Он все еще не верил, что сидящий на кресле труп и есть та улыбающаяся жизнерадостная девушка на фотографии. Внутри что-то хлюпнуло, и по почерневшей шее трупа потекла мутная струйка, затем выпало несколько белых червяков. Вадим Викторович торопливо вернул краешек на прежнее место и отошел.
– Я другого не понимаю, – потер переносицу Вадим Викторович. – Как она здесь очутилась? У нее должны быть родственники, ее должны были искать, в конце концов. Нужно проверить по базам, не числится ли она среди «потеряшек».
– Сейчас уже не важно, силой он ее удерживал или нет. Судя по всему, у нее были парализованы ноги, – произнес Речкалов, указывая на сложенную в углу инвалидную коляску. На спинке висели перчатки от свадебного платья, тоже голубого цвета. – Поэтому, даже если бы она очень захотела, сбежать у нее не получилось бы… Смотри, Вадик, – сказал, оживляясь, оперативник. Он швырнул на столик пачку скрепленных листов. Вадим Викторович мельком глянул. Распечатки из Интернета. «Основные правила бальзамирования», «Секреты сохранения усопшего», «Тайны египетских врачей», «Бальзамирование фараонов»…
– Ладно, Сережа. Теперь главное – не допустить к этой теме прессу. Тягушева объявлять в розыск. Если у них намечалась свадьба, то вполне вероятно, что он на каком-нибудь мальчишнике завис… Я позвоню своему заму, а ты постарайся найти понятых. Ну, сам понимаешь, чтобы ребята были сговорчивые и лишних вопросов не задавали… что да откуда, задним числом вторжение оформим. В общем, никакой утечки информации.
– Не дрейфь, Вадик. Щас каких-нибудь бомжей из «обезъянника» дернем, я ребятам позвоню, – откликнулся Речкалов. – О! Вот находочка! С тебя, Вадик, пузырь.
Речкалов повернулся, держа кончиками большого и указательного пальцев перчатку с шипами.
– Там еще одна, в коробке из-под обуви. И нож, ого-го! Таким кабана завалить можно… Можешь доставать шило и дырявить погоны для очередной звезды, товарищ следователь.
– Оставь все как есть, – бросил Вадим Викторович. – Пошли отсюда.
Перед тем как покинуть комнату, он, после секундного колебания, выключил телевизор.
76
Рост отполз в сторону, щупая лоб. Кости, кажется, целы, но под пальцами чувствовался разлохмаченный круг с бахромой кожи. Он повернулся к Призраку. Тяжело дыша, они смотрели друг на друга чуть ли не целую минуту, не предпринимая никаких действий. Совершенно случайно взгляд Роста упал на сломанный черенок лопаты, которым он ранил это существо. Его увидел и Призрак, и они одновременно бросились к нему. Рост был ближе и, схватив его, быстро перевернулся на спину, выставив перед собой расщепленный конец. Оскалив зубы, Призрак надвигался на него как обезумевший гризли, лицо выражало бессмысленную пустоту. Окровавленный пиджак болтался, край когда-то белоснежной рубашки выбился, галстук вяло свисал где-то сбоку, как лоскут мяса. Из пробитого живота выглядывал влажный комок кишок, напоминая красного слизня, который не мог определиться и раздумывал, остаться ему внутри или продолжить вылазку.
Рявкнув, он прыгнул на Роста, напоровшись на острие, которое с треском прорвало плоть, разрывая внутренние органы, дойдя почти до позвоночника. Его лицо остановилось в миллиметре от покрытого испариной лба Роста. Глаза медленно покрывались мутной пленкой. Губы что-то беззвучно прошептали, изо рта пошла кровь.
Гюрза вдруг почувствовал, что всеобъемлющая боль в желудке куда-то исчезла. Факел в искромсанном желудке затушили. Исчезла и раскаленная ненависть к ним, даже к этому, четвертому. Зато изнутри медленно поднимался шершавый комок, словно магнит, облепленный металлической стружкой, он раздирал трахею и гортань, пробираясь к глотке. Отвратительное существо, жившее в нем столько времени, отчаянно торопилось наружу, оно чувствовало, что тело, в котором оно так комфортно проводило время, угасало. Гюрза слышал булькающие стоны существа, оно извивалось и кусалось, рвало на куски его и без того истерзанные внутренности… Затем раздался легкий хлопок, как лопается пузырь, надутый из жевательной резинки, и все стихло. В груди стало необыкновенно легко, будто оттуда извлекли заржавевший крюк для ловли акул… Он свободен. СВОБОДЕН.
…Вокруг до самого горизонта стлалась сияющая, прохладная дымка нежно-фиолетового цвета. Торжественная Тишина, которая оглушала своей величественностью, и ангел. Его ангел, она мерцала в ореоле ослепляющего света над ним, как удивительной красоты звездочка, излучая приятное, успокаивающее, божественное тепло. Так зимой мерцает свеча в глухой избушке одинокого охотника, и, глядя на нее глубокой ночью, у того рождается надежда.
Юра улыбнулся.
«Я за тобой», – просто сказала ангел и тоже улыбнулась. На ней был только бриллиантовые кольца, больше ничего. Лицо ангела приблизилось. Юра улыбнулся еще шире. Так он и умер, с чистой и счастливой улыбкой на губах.
77
Наконец ужасный голод куда-то отступил. Последнее, что было в его рационе – какой-то бродяга, справлявший нужду в кустарнике, а потом зазевавшаяся крыса. На закуску. К слову, у этого грызуна не такое уж плохое мясо…
Теперь вместо голода пришло умиротворенно-блаженное состояние, состояние полного спокойствия и уверенности, что все будет в полном порядке. Он ликовал. Он ВЫДЕРЖАЛ.
