После они поехали на кладбище. В автобусе царило гнетущее молчание.
Похоронная церемония прошла как в густом тумане. Нелли все время хранила молчание, и только когда гроб стали опускать в яму, колени ее подогнулись, и, если бы не Юра, она сползла бы вслед за Алексом. Ей помогли добраться до автобуса, в то время как гроб постепенно скрывался под слоем свежей земли.
Когда могила была готова и на нее установили венки, откуда-то появился Жуля. Растрепанный, с отекшим лицом нездорового цвета, он робко сунул матери Алекса две вялые гвоздички, после чего, опомнившись, судорожно выхватил их и положил на холмик. Юра шагнул к нему, намереваясь обругать его за появление на кладбище, однако, увидев его слезящиеся воспаленные глаза, остановился. Жуля поймал его взгляд и, пробубнив слова соболезнования, незаметно исчез.
На поминки ни Юра, ни Нелли не поехали.
На следующий день после похорон Юре позвонила Надежда. Он как раз возвращался из больницы от Алисы, когда раздался ее звонок.
– Это очень важно, – сказала она. – Приходи.
Он развернул машину и поехал к знакомому дому. По дороге он чувствовал, как внутри поднимается волна неприязни. Ее дочь который день торчит в этой проклятой больнице, прикованная к постели (хотя сегодня был огромный прогресс, обрадовавший Юру – она уже могла немного шевелить руками), а ее мамочка все Инну оплакивает. Да, это тяжело, одна дочь умерла, но это уже произошло, и с этим нужно как-то жить. В любом случае, Юра был уверен, что нужно думать не о мертвых, а о том, чем можно помочь живым.
Он бросил машину посреди двора и поднялся на нужный этаж.
В гостиной сидела Надежда, рядом с нею соседка, Анна Сергеевна, полноватая женщина лет пятидесяти пяти – шестидесяти. Глаза у обеих были испуганные, будто только что перед ними прошмыгнула мышь и спряталась за комодом.
– Садись, Юра, – пригласила Надежда. – Чаю?
– Нет, спасибо. Что случилось?
Женщины вздохнули как по команде, и Юра снова почувствовал укол неприязни. Две клуши, только старческих платков на головах не хватает.
– Мне надо уехать. Дней на семь-восемь, – с трудом проговорила Надежда. – У меня в Омске живет мама, бабушка Инны и Алисы. Она давно себя чувствует неважно и все собиралась переехать к нам. Но для этого нужно что-то решить с ее домом, а кроме того, одной ей тяжело добираться. Сейчас ей стало хуже.
Юра выжидательно смотрел на нее.
– Мне очень не хочется оставлять Алису, но у меня нет другого выхода, – промолвила Надежда, в ее голосе проскальзывали извиняющиеся нотки, хотя Юра совершенно не видел оснований, по которым Надежда должна чувствовать себя виноватой перед ним.
– Анна Сергеевна будет ухаживать за Алисой, – добавила она, глядя куда-то в сторону.
«Так вот почему у нее такой пришибленный вид», – подумал Юра. Считает, что с соседкой его ангелу будет лучше.
– Ей нужна квалифицированная помощь, – медленно произнес он. – Я уже нашел клинику и готов взять все расходы на себя.
– Нет, – покачала головой Надежда, и, только взглянув на нее, Юра понял – она уже все решила. – Качество клиники тут ни при чем. Сейчас ей нужен домашний уют и покой. И потом, Алиса тебе говорила, что у нее диабет? Ей постоянно нужно принимать инсулин.
– Я могу делать эти уколы, – резко сказал Юра, но Надежда лишь с грустью улыбнулась:
– Я не могу бесконечно пользоваться твоей добротой. Анна Сергеевна знает Алису с пеленок и прекрасно справится сама. К тому же, у нее есть для этого время, а ты молодой, забот по горло, да еще, как я поняла, учишься.
Юра хотел возразить, что у него скоро начнутся каникулы (не говорить же о том, что он давно «положил» на учебу), но Надежда, словно в преддверии этого аргумента, мягко подняла ладони вверх, показывая, что разговор на эту тему исчерпан.
– Где сейчас Алиса? – спросил Юра, пытаясь сохранить на лице спокойное выражение.
– Она в спальне. Спит, – голос Надежды прорезали настороженные нотки.
– То есть к ней нельзя, так? – Юра чувствовал, что начинает задыхаться. – Вы не забыли, Надежда, что мы с Алисой собирались пожениться? И что я в какой-то степени тоже несу отвественность за нее? – он в упор смотрел на женщину, но та ничуть не смутилась. Что, однако, нельзя было сказать о соседке, у которой после слов Юры отвисла челюсть, демонстрируя желтые и стершиеся от времени зубы.
– Юрий, извини, но в силу сложившихся обстоятельств со свадьбой придется подождать, – тихим, но твердым голосом промолвила Надежда, и лицо Анны Сергеевны вновь приняло расслабленное выражение.
Юра перевел полный ревности взгляд на Анну Сергеевну, словно подозревая ее в сговоре. Та сделала вид, что не замечает прожигающего внимания к себе, и жеманно поджала губы. Юра явственно разглядел за напускным безразличием женщины страх, затаившийся в ее глазах. Она увидела в нем что-то такое, что очень ее напугало, и она поняла, что Юра знает об этом.
– Что ж, хорошо, – размеренно сказал он, вставая. – Благодарю за то, что хоть поставили меня в известность.
– Юра, ты всегда можешь при…
– Всего доброго. – Юра слегка поклонился и вышел. Женщины обменялись тревожными взглядами.
– Ты уж извини меня, Надь, но не нравится он мне, – призналась Анна Сергеевна после того, как хлопнула входная дверь. Теперь, когда Юра вышел, она почувствовала какое-то необъяснимое облегчение, будто с нее сняли тяжелые оковы. – Что-то такое есть в нем… не знаю что, но нутром чувствую – нельзя его к Алиске подпускать.
– Да, мне он тоже показался… со странностями, – сказала притихшая Надежда. – Господи, когда же эти напасти закончатся… Одно за другим, сил никаких нет.
– А ты не волнуйся. Езжай к матери, а за Алиску не беспокойся, уж я все знаю, что да как, – деловито сказала Анна Сергеевна. Надежда только вздохнула.
– Поеду за билетами, – сказала она, начиная одеваться. – Постараюсь взять на сегодня.
Часов в восемь вечера позвонил следователь, расчудесный Вадим Викторович. На этот раз Юре было велено (именно велено) явиться к девяти утра в прокуратуру. Что ж, завтра так завтра. Юра ждал этого, и, когда он повесил трубку, лицо его оставалось непроницаемым.
40
Витек вернулся утром, усталый, невыспавшийся, но довольный. Он рассказал, что Дрюню поначалу вообще отказывались осматривать, то есть речи об операции даже и не шло. Витек продолжал упорствовать, тем более, у него имелся веский аргумент – деньги, которыми его снабдил Рост. В итоге в приемную вышел дежурный хирург, довольно молодой, и Витек быстро с ним договорился.
– Геныч, еле уломал его, ты же знаешь, как к нашему брату относятся, – говорил Витек, жадно уплетая завтрак – застывшую в банке кильку и горбушку хлеба. – Как к говну. Все бабки твои, сукин сын, взял. Он мне грит: «Ты понимаешь, что даже эти деньги ничего не гарантируют? У него, похоже, заражение крови, и, может, ногу придется отрезать». Я грю: «Типа да, а че делать-то? Не на помойку же его везти?» Он так посопел, как енот обкуренный, и грит: «Ладно, сейчас чего-нибудь придумаем. Только я ничего не обещаю». Вот такой расклад. Вощем, Геныч, я решил там переночевать, на лавке. Че деньги на такси еще тратить? Мы люди привыкшие…
