«…» В те времена, когда многие в ишуве думали, что мы не в состоянии создать государство Израиль и наладить его эффективную оборону, Бен-Гурион не видел другого решения, – и я была с ним согласна. Даже у таких людей, как Ремез
[106], были серьёзные сомнения. Однажды ночью в 1948 году мы сидели с ним у меня на балконе, смотрели на море и беседовали о будущем. Ремез отчеканил: «Вы с Бен-Гурионом разобьёте последнюю надежду еврейского народа». Тем не менее, Бен-Гурион осуществил создание еврейского государства. Не один, разумеется, но сомневаюсь, чтобы оно могло быть создано, если бы не его руководство.
«…» Были ли у него диктаторские замашки? В сущности, нет. Говорить, что люди его боялись, – преувеличение, но уж, конечно, он не был человеком, которому легко перечить.
«…» Он терпеть не мог, когда его обвиняли в том, что он руководит партией, а позже – правительством, с авторитарных позиций. Как-то на партийном собрании, услышав это обвинение, он воззвал к министру, которого считал безупречным в смысле интеллектуальной честности и который, как Бен-Гурион слишком хорошо знал, нисколько его не боялся. «Скажи, Нафтали, – спросил он, – разве я веду партийные собрания недемократично?»
Перец Нафтали минуту глядел на него, улыбнулся своей чарующей улыбкой и задумчиво ответил: «Нет, я бы не сказал. Я бы скорее сказал, что партия, самым демократичным образом, всегда голосует так, как ты хочешь».
Поскольку у Бен-Гуриона совершенно не было чувства юмора (не помню ни одного случая, когда бы он шутил), то его полностью удовлетворил этот ответ – кстати сказать, не грешивший неточностью».
Она могла бы добавить, говоря об отсутствии чувства юмора, что Бен-Гурион никогда не ходил в кино, считая это бесполезным занятием и пустой тратой времени, и свободное время посвящал чтению книг.
Бен-Гурион глазами Рананы, младшей дочери
Профессор биологии Ранана Бен-Гурион-Лешем, долгие годы проработавшая заместителем директора НИИ биологии в Нес-Ционе, затем в Париже в Институте Пастера и в Тель-Авивском университете на кафедре микробиологии, считается одним из ведущих учёных-эпидемиологов. Свою жизнь младшая дочь Бен-Гуриона посвятила борьбе со смертоносными вирусами инфекционных заболеваний.
Как и её брат и сестра, она была далека от политики и не давала обстоятельных интервью. Приближаясь к 80-летнему юбилею, Рананале (так называл её отец) сделала исключение для израильского журналиста Рони Адара. В обширном интервью она помянула недобрым словом его друзей, маму, сестру… (сказался возраст, когда под тяжестью недугов пожилой человек становится бурчлив и мрачен). Отца она боготворила и призналась: «Я очень тоскую по отцу».
Отрывки из воспоминаний Рананы Бен-Гурион-Лешем:
«Со мной он был очень тёплым, мягким и добрым. Таким общественность его не знала. Отец он был очень любящий, хоть иногда и забывал о моём дне рождения. Мне ведь никогда не справляли дни рождения «…» От матери я ни разу не получила подарка ни на день рождения, ни на праздник. Когда отец помнил, то привозил мне книгу, купленную в его любимой лавке на «блошином рынке». Он, в отличие от мамы, всегда обнимал и целовал меня, а она – ни разу за всю жизнь, даже когда я стала взрослой. Ни разу! Она была очень холодна и сурова со мной. Когда я спорила с матерью и наши точки зрения не совпадали, отец всегда мне говорил: «Но это ведь ма-ма!» И всегда рассказывал мне, что его мать умерла, когда ему было пять лет, и он даже не помнит её лица. Как можно спорить с матерью?! Для него само понятие «мать» было свято!
Я должна была быть для всех образцом, и детство у меня было достаточно нелегкое, суровое. К счастью, на моей стороне был отец. Наверное, из-за матери я сама долго не хотела иметь детей (единственного сына Ранана родила в 43 года – Р.Г.). Отец был феминистом тогда, когда никто не имел представления о том, что это такое. Когда он возвращался с заседаний правительства после полудня или в час ночи, он шёл к крану и помогал маме мыть посуду, а я, маленькая, стояла рядом и вытирала «…»»
Рони Адар решил копнуть глубже и деликатно поинтересовался: «Был ли отец посвящен в ваши сердечные дела?» Она не ушла от вопроса, её лицо озарила улыбка:
«Когда после обеда или вечерами я уходила с кем-то из молодых людей на прогулку или в кино, отец, закрыв за мной дверь, выглядывал через занавеску окна в библиотеке на втором этаже, с кем его младшая дочь выходит из дома. А я делала вид, что этого не вижу. Он был настоящий «аба полани», «польский папа», очень заботливый. Он любил говорить с моими друзьями, слушать их, быть в курсе событий их жизни. Может, в этом был секрет его силы «…»»
– Вас называли «принцессой Израиля», – отметил журналист, не подозревая, по-видимому, что дочь Сталина зачастую называли «кремлёвской принцессой», и это вызывало у неё негодование. Такая же реакция была у дочери Бен-Гуриона. Она возмутилась:
«Меня? Принцессой? Вы бы видели, в какой одёжке и платьях я ходила в школу! В свитерах, которые я сама латала. Мать за всю жизнь не купила мне ни одного нормального платья. Дома не было денег! Я приходила из гимназии и сразу должна была выстирать платье, чтобы оно высохло до следующего утра. Я не бывала на гимназических вечерах и находила всякие поводы для отказа парням, потому что дочери Бен-Гуриона стыдно было говорить, что ей нечего надеть. У матери не было денег, чтобы дать мне на автобус, и от улицы Керен-Каемет до здания гимназии «Герцлия» я шла пешком – час в одну сторону и час в другую. Мать это совсем не волновало, как и то, что мне нечего надеть!»
Интервьюер удивился, но, зная об уравниловке в оплате труда и о законах коммунаров, господствующих в Гистадруте и кибуцах, спросил:
– У вас дома были финансовые проблемы? Отец мало зарабатывал?
Ранана идеализировала отца. В ответ прозвучало:
«Он был наивен. Зарабатывал 13 лир в месяц. Как представитель Гистадрута в Еврейском агентстве, он должен был строго соблюдать закон. Моше Шарет, который был «под ним», получал от Сохнута 40 лир в месяц. Мать всё время жаловалась отцу, все уши ему прожужжала: чем соблюдать принципы, лучше приноси домой нормальную зарплату. Ей ведь тоже нечего было надеть. Из мизерной зарплаты она умудрялась выкраивать деньги на учителя-скрипача для Амоса и на уроки игры на фортепиано для меня».
Таковы воспоминания младшей дочери Бен-Гуриона, дополнившие его портрет.
Отношение к религиозным партиям
Как и все социалисты, Бен-Гурион был светским человеком. Однако в период борьбы за создание еврейского государства он понимал, что без поддержки религиозных партий и религиозных сионистов ему тяжело будет добиться желаемого результата, и в вопросе взаимоотношений государства и религии мыслил так же, как Жаботинский.
