В первой половине двадцатого века было немало харизматических личностей, способствовавших созданию еврейского государства: барон Эдмон де Ротшильд, активно выкупавший в Палестине земли и финансово поддерживавший поселенческое движение; Жаботинский, преждевременно умерший; Хаим Вейцман – к его мнению прислушивались Трумэн и Черчилль; но именно к Бен-Гуриону приклеилась фраза: «человек, который создал Израиль».
Юная Голда его боготворила. Долгие годы она считала его гигантской исторической фигурой, непогрешимой в своих решениях.
Но если в партийных кругах Давид завоевал имя и авторитет, то в личной жизни дела не складывались. Девушек отпугивала его внешность, кажущаяся замкнутость, погружённость в себя и неумение ухаживать. Ему исполнилось тридцать лет, а он так и не нашёл подругу сердца и в отчаянье бомбардировал из Нью-Йорка страстными письмами прежнюю любовь, Рахиль Нелкин, умоляя её бросить мужа и перебраться к нему…
…Не он выбрал себе невесту, а женщина, потерпевшая фиаско в любви, расчётливо сделала на него ставку, решив, что Давид – человек выдающийся и не из тех, кто бегает за дамскими юбками.
Полина Мунвейс, уроженка Минска, активистка партии «Поалей Цион», стремилась к замужеству. Она пережила любовную драму, была брошена неким врачом, с которым в гражданском браке прожила несколько лет; затем безуспешно пыталась соблазнить Троцкого (на его лекциях в Нью-Йорке Полина устраивалась в первом ряду и бешено аплодировала, стремясь вызвать к себе симпатию), но тот оказался крепким орешком, к тому же женатым. Тогда она взялась за Бен-Гуриона. Узнав, что он пишет книгу, Полина предложила ему свою помощь. Вместе с ним она ходила в библиотеку, делала выписки, и вскоре библиотечные походы переросли в нечто большее. Давид влюбился. Но он был предусмотрителен. Делая через год предложение, он оговорил женитьбу с единственным и непременным условием, которое Полина с лёгкостью приняла, не предполагая, какие испытания ждут её в первые годы супружества. Этим условием было обещание: когда представится возможность, репатриироваться в Эрец-Исраэль.
Брак был зарегистрирован 5 декабря 1917 года в мэрии Нью-Йорка. Медового месяца у молодожёнов не было, как не было и раввина. После пятиминутной церемонии новобрачная поспешила в госпиталь, где она работала медсестрой, а Бен-Гурион отправился на встречу с руководством американского отделения «Поалей Цион», которому сухо объяснил причину 15-минутного опоздания. (Точно так же, по-деловому, прошла свадебная церемония Жаботинского – правда, с участием раввина. Прямо из синагоги жених поспешил на собрание избирателей).
Первую брачную ночь супруги провели порознь. Полина ночевала с подружками, с которыми снимала квартиру, а Давид – в комнате, арендованной с неразлучным Бен-Цви, остававшимся холостяком, несмотря на многолетнюю связь с Рашель Янаит. Через неделю молодожёны занялись поиском дешёвого жилья. Они сняли квартирку в еврейском районе Бруклина, на Бедфорд авеню, поближе к Манхэттену. Как и следовало ожидать, вскоре Полина почувствовала, что она забеременела.
Женское счастье было недолгим. За восемь месяцев до регистрации брака, 6 апреля 1917 года, Америка вступила в Первую мировую войну. Выходя замуж, Полина не подозревала, что два знаменательных события, грянувшие за два месяца до бракосочетания почти в одно и то же время, – провозглашение декларации Бальфура и коммунистическая революция в России – надолго разлучат её с мужем.
Русская секция «Поалей Цион» раскололась. Одни, оставаясь на позициях сионизма, говорили о возвращении евреев на историческую Родину, другие загорелись желанием переехать в советскую Россию и строить социалистическое общество. В еврейских головах была каша. В Одессе, в родном городе Жаботинского, десятки тысяч евреев прошли по улицам города под сине-белыми сионистскими флагами с лозунгом «Свобода в России, земля и свобода в Эрец-Исраэль».
Бен-Гурион одобрительно отнёсся к декларации Бальфура, но он не разделял эйфории однопартийцев, говоривших, что наступили «мессианские времена». Он считал, что путь к государственной независимости будет нелёгок, хотя вступление США в войну изменило соотношение сил в пользу Антанты и означало скорое поражении Турции.
9 декабря 1917 года британские войска освободили Иерусалим. Британские еврейские батальоны, сформированные Жаботинским, готовились к отправке на палестинский фронт, и на фоне этих событий Бен-Гурион изменил мнение о целесообразности еврейского легиона. Теперь он тоже заговорил о необходимости сформировать из американских евреев боевую единицу. Президент Вильсон отверг его предложение, переданное через посредника, но Рутенберг оказался удачливее. Канадское правительство (Канада являлась членом британского Содружества наций) благожелательно отнеслось к предложению Рутенберга сформировать на своей территории американский еврейский батальон, действующий в составе британской армии. Рутенберг начал набор рекрутов.
Капрал Бен-Гурион, Еврейский легион,1918 год.
«Два Бена» призвали своих сторонников записываться в легион и подали личный пример. 26 апреля Давид известил жену, находившуюся на четвёртом месяце беременности, что отправляется на войну. Слёзы и причитания не помогли. Полина заклинала мужа не бросать её с ещё не родившимся ребёнком, но Давид был неумолим, напомнив ей об обещании, данном перед замужеством.
Через месяц солдат Бен-Гурион уехал в Канаду. В военном тренировочном лагере его ждали Бен-Цви, сто пятьдесят халуцников (вклад в батальон «двух Бенов») и двести американских и канадских евреев, завербованных Рутенбергом.
Военное начальство, заметив его лидерские качества и умение подчинить и дисциплинировать даже самых необузданных легионеров, произвело Бен-Гуриона в капралы (соответствует сержантскому званию).
В августе 1918 года в составе 39-го батальона британских королевских стрелков легионеры высадились в Порт-Саиде. Присоединиться к находящемуся на фронте 38-му батальону, в котором служил поручик Жаботинский, капрал Бен-Гурион не успел: он заболел дизентерией и несколько недель провалялся в военном госпитале. Там его застала телеграмма жены, сообщившая о рождении дочери, Геулы.
Он ответил Полине восторженным письмом: «Рождение нашего ребёнка произошло в счастливый момент освобождения нашей земли, и величие этого момента будет освещать всю её жизнь». Он писал жене почти каждый день – через пятьдесят лет в память о Полине, умершей в 1968 году, он опубликовал эти письма отдельной книгой, изданной на английском языке Питсбургским университетом
[18].
Он писал ей пламенные и нежные письма – словами, как бы сотканными из «Песни песней»: «Снова мне, как мальчишке, как последнему дураку, кажется, что я люблю тебя, как будто впервые в жизни, я ищу твои губы, твои руки, я жажду прижать тебя к себе, обхватить горящими руками, встать рядом с твоим ложем, склониться над тобой и целовать, забыв обо всём, кроме тебя; как тогда, в твоей девичьей постели, я хочу любить тебя и наслаждаться этой взаимной любовью – сплетением тел, поцелуем, единым ритмом сердец».
