Заседание завершилось полной поддержкой Вейцмана. Не сдерживаясь, обычно дипломатичный Вейцман резко ответствовал оппоненту – временами весьма едко, язвительно. Члены комитета его поддержали и с порицаниями обрушились на раскольника, осознавшего поражение и молча выслушивавшего их гневные тирады и призывы к благоразумию. Бен-Гурион понял: в Нью-Йорке он Вейцману проиграл.
Одному из своих корреспондентов Вейцман писал в эти дни: «Присутствие Бен-Гуриона являлось источником раздражения и раскола почти со дня его приезда, то есть в течение восьми месяцев. Всё время он находится в состоянии сильного возбуждения и нервного напряжения, которое превращает каждое заседание – будь то заседание комитета по проблеме кризиса, или какое другое – в бессмысленное кружение, достойное постояльцев приюта для умалишённых». Другому своему корреспонденту он написал: «Бен-Гурион совсем потерял рассудок. Наилучшее решение – отправить его в Иерусалим… Я сделаю всё от меня зависящее, чтобы обеспечить его транспортом».
Вейцман вылетел в Англию на встречу с секретарём Государственного Казначейства, чувствуя за спиной поддержку американских сионистов, – а Бен-Гурион, потерпев поражение и исчерпав возможности ему противостоять, после четырнадцатимесячного отсутствия вернулся в Иерусалим. В одной руке, победно вздёрнутой, он держал Билтморскую программу, незамедлительно одобренную Исполнительным комитетом, а в другой, спрятанной за спину, – неутешительную новость, которой поделился лишь с особо доверенными коллегами, рассказав о нью-йоркских баталиях и о конфликте с Вейцманом.
В день его возвращения в Иерусалим на календаре стояла дата: 2 октября 1942 года. На фронтах в этот день благоприятных новостей не было. В Сталинграде к исходу дня фашистам удалось выйти на улицы Цеховая и Библейская. В Северной Африке около месяца наблюдалось спокойствие (генерал Монтгомери остановил Роммеля в 70 километрах от Александрии, второго по величине города Египта).
Хотя на фронте чаша весов склонялась в пользу фашистской Германии и немецкие танки находились в 540 километров от Тель-Авива, ишув готов был сражаться насмерть, боевой дух не ослаб, но ишув был в отчаянии: несколько чудом вырвавшихся беженцев из Польши, сумевших пробраться в Палестину, рассказывали чудовищные истории о массовых казнях, гетто и концлагерях смерти. В мае 1943-го польский бейтаровец Ария Вильнер напишет в прощальной записке в последние дни восстания Варшавского гетто: «Мы не собираемся спасать себя. Из нас никто не выживет. Мы хотим спасти честь народа».
У многих палестинских евреев в Европе остались родственники и друзья (их судьба вызывала обоснованную тревогу), и они винили во всех бедах Англию, продолжающую препятствовать иммиграции. В Иерусалиме была опубликована Билтморская программа, в которой звучало требование к англичанам немедленно выдать визы двум миллионам европейских евреев. Авторитет Бен-Гуриона поднялся, в Палестине он стал самым влиятельным сионистским лидером. Его политика активного сионизма и призыв, если потребуется, противостоять Англии, импонировали многим. Но влиять на политику сионистов вне Палестины он не мог. В сионистских кругах Лондона и Нью-Йорка Вейцман пользовался непререкаемым авторитетом, Бен-Гуриона там подвергали обструкции и называли раскольником.
Из кратких отчётов, приходящих в иерусалимский Исполнительный комитет, он узнавал о контактах Вейцмана с людьми из близкого окружения короля Саудовской Аравии (это было продолжение давнего курса Вейцмана на установление контактов с арабскими лидерами для выработки условий мирного сосуществования двух народов). Бен-Гуриона возмущало, что Вейцман называл Билтморскую программу «резолюцией, похожей на сотни других резолюций, принятых на крупных конференциях в этой или любой другой стране». Вейцман язвил: «Бен-Гурион в торжественных выражениях лишь изложил основные положения статьи, написанной мной для январского номера журнала «Foreign Affair».
Не имея возможности самому на него воздействовать, Бен-Гурион обратился за поддержкой в Политический комитет МАПАЙ и заявил, что «Вейцман должен отойти в сторону. Для проформы он может оставаться лидером организации, но он не должен касаться политических вопросов. Сионизм – это не его частное дело».
Кацнельсон, пытаясь их примирить, предложил созвать в Палестине всемирную сионистскую конференцию, но Вейцман категорически отказался встречаться с Бен-Гурионом. В Лондоне он сказал одному из своих друзей: «Я никогда больше не буду заседать с ним в одном Исполнительном комитете». Вейцман продолжал игнорировать Бен-Гуриона и, встречаясь с видными политическим деятелями, лишь изредка информировал об этом иерусалимский Исполнительный комитет.
На телеграмму Моше Шарета с просьбой как можно скорее приехать в Палестину для улаживания конфликта Вейцман ответил отказом: «Центр сионистской жизни находится в Лондоне». Своим друзьям он пояснил отказ нежеланием переносить конфликт в Палестину и повторил, что «никогда не сядет за один стол с Бен-Гурионом».
Бен-Гурион, уязвленный тем, что Вейцман отодвинул его от «большой политики», демонстративно подал в отставку с поста председателя Исполнительного комитета. В Палестине этого никто не ожидал, однопартийцам он казался незаменимым, и его поступок вызвал шквал новых эмоций. Когда весть об отставке дошла в Лондон, Вейцман, не скрывая удовлетворения, невозмутимо прокомментировал жест отчаяния, сказав, что ему ничего не известно о причинах негодования Бен-Гуриона. Он пригласил палестинскую делегацию приехать на переговоры в Лондон, поставив одно условие: без Бен-Гуриона. «Чтобы ни случилось с Бен-Гурионом, с ним я сотрудничать не буду. Для меня это невозможно».
Два последующих месяца Политический комитет МАПАЙ искал выход из кризиса, но максималист Бен-Гурион не способен был на уступки: его нападки на Вейцмана становились всё яростней, в этическом плане они переходили границы дозволенного. Это пугало его друзей и коллег (некоторые начали от него отмежевываться), но среди них не было никого, кто с такой же самоотдачей взвалил бы на себя роль лидера и подобно Бен-Гуриону был способен надолго отказаться от спокойной семейной жизни.
Вейцман отличался мягким характером. Этим воспользовались его друзья, не желавшие раскола в сионистской организации, и Вейцман, уступив уговорам, отправил Бен-Гуриону телеграмму с просьбой пересмотреть решение об отставке. Формально примирение достигнуто не было – все остались на своих позициях, каждый независимо от другого продолжал гнуть свою политическую линию, но в глубине души Вейцман вынужден был признать: со строптивым и неуравновешенным палестинским лидером придётся считаться.
В политике нет ничего невозможного. Когда в 1946–1947 годах в ООН начнётся дипломатическая борьба за создание еврейского государства, оба сионистских лидера преодолеют личную неприязнь и станут работать сообща…
Бен-Гурион по-разному относился к Вейцману. Он восхищался им и осыпал комплиментами, понимая, что Вейцман является ключевой фигурой для закулисных переговоров в правительственных кругах Лондона и Вашингтона, и, хотя неоднократно вступал с ним в открытую полемику, безжалостно критикуя за колебания, нерешительность и склонность к уступкам, при голосовании на выборную должность всегда отдавал ему свой голос. Лидеры МАПАЙ в разговорах между собой цинично шутили: «Вейцман является козырной картой сионистов, за которой надо приглядывать, чтобы она не наделала глупостей». Вейцман понимал, что в Палестине в сионистском движении лидеры Рабочей партии обладают реальной властью и используют его авторитет тогда, когда им это нужно. Однажды он с горечью заметил: «Они выбирают лидера, но хотят не лидера, а пустое место».
