Осенью 1943-го, через три года после смерти Жаботинского, командиром Эцель стал Менахем Бегин. В январе 1944-го на заседании штаба Эцель он заявил, что Англия предала еврейский народ, нарушила собственное обязательство о создании в Палестине еврейского национального очага, и единственный путь борьбы против британского мандата – объявление вооружённого восстания против мандатных властей.
Эцель атаковал полицейские участки, налоговую инспекцию, английскую радиостанцию и нефтепровод. Когда Эцель и ЛЕХИ объявили войну мандатной администрации, кратковременное примирение, установившееся в 1939 году между Хаганой и Эцель, рухнуло. Еврейское агентство осудило террористические акты, превысившие, по мнению Бен-Гуриона, допустимые пределы самообороны, заклеймило убийства «стукачей», минирование боевиками ЛЕХИ полицейских автомобилей и ограбления банков. (ЛЕХИ остро нуждался в деньгах для нелегальной закупки оружия, и его руководители не считали зазорным пополнять кассу налётами на банки.)
С ведома Бен-Гуриона в октябре 1944-го состоялись переговоры Бегина и Снэ, члена Национального комитета и начальника штаба Хаганы. Это был тот самый Моше Снэ, который в августе 1939-го безуспешно предлагал английскому правительству создать из польских евреев воинское формирование. Его путь в Палестину был отличным от бегиновского.
Воинская часть, в которой служил капитан Снэ, в сентябре 1939-го отступила на советскую территорию. Один из пунктов секретного приложения к пакту Риббентропа-Молотова гласил, что «обе стороны не допустят на своих территориях никакой польской агитации». Скрупулёзно выполняя советско-германский договор, Политбюро отдало распоряжение о расстреле польских военнопленных. 25 700 поляков, включая всех офицеров из подразделения, в котором служил капитан Снэ, стали жертвами расстрела в Катыни. Но Снэ удалось избежать казни. При перевозке пленных к месту экзекуции он бежал, добрался до Каунаса (Литва не была ещё оккупирована Красной Армией), а оттуда кружным путём – через Швецию, Францию, Швейцарию и Италию – в марте 1941-го достиг Палестины.
Официально Хагана подчинялась Национальному комитету и Еврейскому агентству. Снэ был кадровым офицером, хоть и военврачом – и, за неимением опытных кадров, Национальный комитет назначил его начальником штаба Хаганы. Этому назначению способствовали его близкие отношения с Бен-Гурионом и, главное, идеологические убеждения – Снэ придерживался марксистско-ленинской идеологии, просоветской и просталинской политики (в Кнессете 1-7-го созывов он будет представлять МАПАМ и коммунистическую партию Израиля). Снэ участвовал в создании Пальмах, тесно связанной с прокоммунистической МАПАМ. 15 мая 1941 года, в дни успешного наступления Роммеля в Северной Африке, генеральный штаб Хаганы по согласованию с мандатными властями принял решение о создании девяти ударных рот, которые в случае прихода немецких войск в Палестину начали бы партизанско-диверсионную войну. Командиром первой роты Снэ назначил Игаля Алона, второй – Моше Даяна.
Вернёмся к октябрьским переговорам Бегина и Снэ. Как рассказывал впоследствии Снэ, во время дискуссии Бегин одобрительно отзывался о Бен-Гурионе и несколько раз повторил, что «после смерти Жаботинского мы видим в лице Бен-Гуриона единственного человека, способного руководить политической борьбой сионизма. Мы готовы поступить в его распоряжение», – убеждал он Снэ, выдвинув, однако, условие: «Это произойдёт после того, как Бен-Гурион, начав борьбу против британского правительства, станет во главе комитета национального освобождения или возглавит еврейское временное правительство».
Несмотря на принятие Билтморской программы, к таким радикальным поступкам осенью 1944-го Бен-Гурион не был готов. Они шли вразрез с его убеждениями, что в настоящее время на первом месте – война с Германией, а применение оружия против англичан допустимо лишь после войны, при условии, что те продолжат препятствовать осуществлению прав евреев, оговоренных мандатом на Палестину. Во время войны атаки на полицию, мандатную администрацию и объекты инфраструктуры он считал ударом союзникам в спину.
Переговоры Бегина и Снэ прервались 6 ноября после убийства боевиками ЛЕХИ британского министра барона Мойна, яростного сторонника ограничения еврейской иммиграции в Палестину. Это взорвало ситуацию – англичане ответили решительными действиями, повальными обысками и арестами членов радикальных организаций. Бен-Гурион поддержал англичан и убедил Исполнительный комитет опубликовать обращение к ишуву, направленное против раскольников:
«Мы обращаемся к ишуву с призывом отвергнуть всех членов этой зловредной и разрушительной группировки, отказать им в пристанище и крове, не поддаваться их угрозам и оказывать властям любую помощь, необходимую для предотвращения актов террора и уничтожения террористической организации, что является вопросом жизни или смерти».
Резкий и непримиримый тон обращения вызвал недовольство даже среди ряда сторонников Бен-Гуриона, но он, несговорчивый и склонный к импульсивным поступкам, привыкший действовать решительно и непреклонно, не считаясь ни с чьим мнением, объявил о сотрудничестве с англичанами в борьбе против Эцель и ЛЕХИ: «Мы столкнулись с альтернативой: или терроризм – или политическая борьба; или террористические организации – или организованная еврейская община. «…» мы должны принять соответствующие меры против терроризма и осуществляющих его организаций. Пора перейти от слов к делу».
ЛЕХИ на требование Еврейского агентства прекратить вооружённые действия против англичан объявил о приостановке своей деятельности, и репрессии со стороны Хаганы его не коснулись. А Бегин ответил отказом. Ультиматум Бен-Гуриона стал сигналом к началу операции «Сезон», о которой в будущем он сам и его сторонники старались забыть. Бегин назвал её «сезоном охоты на людей». Ударной силой Хаганы, получившей приказ Исполнительного комитета, были отряды Пальмах, придерживавшиеся просталинской и коммунистической идеологии. Их лидеры горели желанием расправиться с правой оппозицией в сионистском движении. Сотни членов Эцель были арестованы, и после допросов, сопровождавшихся иногда избиениями, шантажом и отъёмом денег, были выданы для судебного преследования британской полиции.
Бегин, когда началась операция «Сезон», ушёл в подполье и отказался от ответных действий, несмотря на призывы рядовых членов организации. Он заявил бойцам Эцель: «Вы не должны поднимать руку или оружие на евреев. «…» Это наши братья. Их обманули, ввели в заблуждение «…» Между братьями не должно быть войны».
Этот принцип он соблюдал всегда, даже в трагические дни гибели «Альталены», вскоре после провозглашения Независимости, когда из-за убийственных действий Бен-Гуриона, подавшегося влиянию ультралевых высших командиров Пальмах, Израиль оказался на грани Гражданской войны.
Эцель вынужден был прекратить террористические атаки. Подавив инакомыслие и удовлетворившись массовыми арестами, в марте 1945-го Хагана и Пальмах приостановили силовое давление на Эцель – но, поскольку после окончания войны Эцель и ЛЕХИ возобновили свою деятельность, Бегин оставался в подполье. Он появился на публике 14 мая 1948 года, в день провозглашения Независимости.
Рассказ о противостоянии Бен-Гуриона и Бегина на этом не завершён, нас ждёт ещё одна из самых трагичных страниц истории современного Израиля – глава «Позор Бен-Гуриона: расстрел «Альталены», но следующая глава посвящена кратковременному «роману» Сталина с сионистами. В ней мы напомним, как он начинался (об этом рассказывалось в главе «Сталин и сионисты»), и затронем малоизвестные факты (документы, позволяющие полностью осветить картину событий, всё ещё таятся в архивах). В этой главе и в последующей через одну – «Сионистско-британская война, 1945–1948» – автор попытается ответить на вопрос: почему Сталин решил оказать сионистам неоценимую услугу и помог возродить Израиль.
