Политическая жизнь непредсказуема и напоминает похождения неверных жён и мужей. Будучи в оппозиции, лейбористы поддерживали сионистов. В 1939 году они яростно выступили против «Белой книги»; в 1940-м – выразили вотум недоверия правительству консерваторов из-за запрета на продажу евреям земель. В декабре 1944-го на ежегодном партийном конгрессе лейбористы приняли документ, в котором предложили то, о чём сионисты даже не заикались и чего никогда не было ни в одном официальном документе сионистской организации: они высказались за перемещение арабского населения Палестины в соседние страны и за создание в Палестине этнически однородного еврейского государства.
Черчилль оставил Эттли в наследство проблему еврейских беженцев. Сотни тысяч европейских евреев, переживших Катастрофу, скопились летом 1945-го на Кипре в ожидании, когда англичане позволят им въехать в Эрец-Исраэль. Многие беженцы были узниками нацистских концлагерей, возвращаться им было некуда: их дома были разграблены или уничтожены. Правительство Черчилля, придерживаясь ограничений «Белой книги», заперло их в лагерях для перемещённых лиц, обнесённых колючей проволокой и пулемётными вышками. Львиная доля расходов по содержанию беженцев лежала на американском бюджете. Трумэна это не устраивало, и на Потсдамской конференции он призвал Черчилля немедленно разрешить въезд в Палестину 100 тысячам евреев, находившихся на Кипре. Отвечать Трумэну пришлось новому премьер-министру.
Эттли уклонился от прямого и чёткого ответа и предложил создать совместную англо-американскую комиссию для изучения возможности принятия Палестиной еврейских беженцев в количестве, предложенном Президентом (слушания в комиссии начались в марте 1946 года). Ещё большей неожиданностью было предложение Эттли рассмотреть вариант перенаправки евреев в другую страну. Заняв пост премьера, он продолжил линию своих предшественников, проталкивавших в качестве альтернативного варианта Уганду или Восточную Пруссию.
Трумэн в категорической форме отверг альтернативный вариант. Он был крайне недоволен позицией англичан. Вернувшись в Вашингтон, он прямо заявил: «Мы хотим отправить в Палестину как можно больше евреев. Следует провести переговоры с англичанами и арабами, чтобы мирным путём создать там новое государство».
Многие сионистские лидеры, не подозревая о перевоплощении лейбористов, с воодушевлением восприняли их победу, но Бен-Гурион уже не был наивным двадцатидвухлетним юношей, некогда поверившим пылким обещаниям младотурок. Он знал цену предвыборным обещаниям, испаряющимся, когда желанная цель достигнута. Анализируя первые шаги лейбористов, не торопящихся выполнять предвыборные обещания, в августе 1945-го, на сионистской конференции, он остудил размечтавшихся коллег: «Есть несколько причин спросить себя, пришла ли к власти та же самая партия, которая находилась в оппозиции «…» С этой трибуны я хочу сказать английской лейбористской партии: если по той или иной причине она поддерживает режим «Белой книги» на неограниченное время «…» мы, живущие в Палестине, не побоимся огромной мощи Великобритании и не отступим перед ней. Мы её победим».
Недаром партийные товарищи в разговорах между собой называли его Стариком. С годами приходит мудрость – он как в воду глядел. Эттли и новый министр иностранных дел, Эрнст Бевин, продолжили курс, проводимый довоенными лейбористскими правительствами Джеймса Макдональда. Правительство Эттли отказалось отменить «Белую книгу», увеличить иммиграционные квоты и обсуждать вопросы, связанные с созданием еврейского государства, но, опасаясь обвинений в перерождении, лицемерии и хамелеонстве, в первые месяцы правления не озвучивало «новый» курс, сохраняя его в тайне.
Лондонское руководство сионистской организации неоднократно призывало лейбористов выполнить предвыборные обещания. Его настойчивость привела к тому, что лейбористы вынуждены были сбросить маску. В конце сентября Вейцман и Шарет были проинформированы, что правительство намерено продолжать политику «Белой книги» и не пойдёт ни на какие переговоры о смягчении её положений.
Сионистско-британская война, 1945-1948
Когда Бен-Гуриону стало известно об изменении британской позиции, он собрал находящихся в Лондоне членов Исполнительного комитета Еврейского агентства и потребовал принятия комплекса контрмер: опубликования жёсткого коммюнике, разрыва всех отношений с правительством (за исключением уже договоренной встречи Бевина с Вейцманом), организации кампаний протеста в Англии и США и резкого расширения масштабов нелегальной иммиграции. Вейцман, соглашаясь с его предложениями, выразил сомнение в их целесообразности в данный момент – он всё ещё надеялся дипломатическими усилиями выправить ситуацию.
Но недаром Бен-Гурион выбрал когда-то в качестве псевдонима имя Иуды Бен-Гура, вымышленного кинолитературного героя, поднявшего восстание против римлян. Теперь настала его очередь трубить в шофар
[43]. Председатель Исполнительного комитета Еврейского Агентства объявил войну Великобритании.
29 сентября он перелетел через Ла-Манш – и в Париже в обход лондонского руководства отправил шифрованную телеграмму Моше Снэ, начальнику генерального штаба Хаганы, приказав возобновить сотрудничество с Эцелем и ЛЕХИ и совместными силами начать вооружённое восстание против Великобритании. Он отдал распоряжение возобновить нелегальную иммиграцию: на деньги, собранные Зонненборном, закупить плавучие средства и в обход кораблей британской береговой охраны доставлять беженцев в Палестину – а если того потребуют обстоятельства, пойти на прорыв блокады.
Отдав приказ, Бен-Гурион созвал в Париже пресс-конференцию. В Нюрнберге полным ходом шла подготовка к суду над нацистскими преступниками, и сравнение англичан с обвиняемыми, сделанное им на пресс-конференции, было некорректным. Но это его не смущало. С присущей ему жёсткостью Бен-Гурион заявил: «Действия нового британского правительства являются продолжением враждебной политики Гитлера».
Он сознательно провоцировал Бевина, напоминая о недавней позиции Великобритании, фактически способствующей Холокосту, но тот не чувствовал моральной вины и ни в чём не желал уступать. Когда 5 октября Вейцман зашёл в его кабинет на заранее договоренную встречу, тот обрушился на него с упрёками и на повышенных тонах пригрозил: «Если вы хотите войны, знайте: мы столкнёмся лоб в лоб».
Ведал ли Бевин, что древняя Иудея восстала, не убоявшись могущества Великого Рима? Знал ли он, что этими же словами призывал сдаться осаждённых жителей Иерусалима и Мосады Флавий Тит, за спиной которого стояли славящиеся своей жестокостью римские легионы? Но даже если бы знал, то не поверил бы, что через два тысячелетия, когда нет уже Великого Рим, и тех римлян, которые держали в страхе государства Средиземноморья, дух Мосады остался непобежденным. Он не знал, что пытается присмирить тот народ, который, по словам Жаботинского, «можно истребить, но нельзя «проучить» «…» который даже в угнетении не отдаёт своей внутренней независимости».
