«В каждом батальоне надо иметь трёх человек, которые умели бы командовать батальоном. Итого, на 6 батальонов нам надо иметь 18 командиров. Хорошо бы привезти их из Америки. Нужны ещё три командира бригад.
Выводы:
1) организовать курсы командиров батальонов и штабов батальонов.
2) привести из Америки 23 командира не ниже командира батальона.
Маркус полагает, что мы не сможем превзойти арабов по численности или вооружению. Мы должны брать организацией и умением».
Достоинством Бен-Гуриона в этот сложный период стало умение быстро учиться, стратегически мыслить, смело и решительно (порой единолично) принимать решения, идущие вразрез с позицией большинства. Совершая отдельные тактические ошибки, отдавая иногда неверные приказы (но и Сталин, и Жуков зачастую ошибались в 1941-43 годах, пока не набрались опыта), он мыслил стратегически верно, взяв курс на глобальную модернизацию Хаганы и на провозглашение государственной независимости.
Реально оценивая соотношение сил, зная силы и слабости Хаганы и Пальмах (слабостей было больше), Бен-Гурион не намерен был отказываться от своих планов. Его недоброжелатели называли его «маленьким Наполеоном», намекая не на малый рост, а на замашки диктатора и бонапартистские планы. Бен-Гурион не скрывал, что границы будущего еврейского государства видятся ему за рекой Иордан, на землях, принадлежащих когда-то царю Давиду. Их он намеревался отвоевать – если не сейчас, то в будущем.
В апреле Хагана и Пальмах перехватили инициативу в боевых действиях и установили контроль почти над всей территорией, которая по плану ООН отводилась еврейскому государству. Добиться перелома удалось благодаря пополненным запасам оружия, смелости и отваге боевых групп и прибывшим из-за рубежа евреям, офицерам-добровольцам. Были достижения и у бойцов Иргун. Они отвоевали Яффу, отходившую по плану раздела арабскому государству. Бегин, главнокомандующий Иргун, через четверть века вспоминал о сражениях весны 1948 года:
«В течение нескольких месяцев, предшествовавших вторжению арабов, в то время как пять арабских государств (Египет, Ирак, Сирия, Ливан и Трансиордания) вели подготовку к совместной агрессии, мы продолжали совершать вылазки на арабскую территорию. Тем не менее, в начале 1948 года мы разъясняли офицерам и рядовым, что этого недостаточно. Такие нападения, совершавшиеся любым еврейским подразделением, имели, безусловно, огромное психологическое значение, а их последствия с военной точки зрения, в той степени, в какой они расширяли арабский фронт и вынуждали противника переходить к обороне, также были небезрезультатными. Но для нас было очевидным, что даже самые дерзкие вылазки, осуществляемые нашими партизанскими подразделениями, никогда не смогут решить вопрос. Мы возлагаем надежду на установление контроля над территорией.
В конце января 1948 года на совещании Командования Иргун, в котором принимал участие Отдел планирования, мы наметили четыре стратегические цели: Иерусалим, Яффа, равнина Лидда-Рамла и Треугольник.
«…» Так случилось, что из четырёх частей стратегического плана мы полностью выполнили только вторую»
[58].
До провозглашения Независимости и преобразования Хаганы в Армию Обороны Израиля (это произошло 31 мая, когда в регулярную армию влились отряды Эцель и ЛЕХИ), еврейские боевые организации действовали разрозненно.
Бен-Гурион вспоминал об апрельских боях:
«Потребовалось благоразумие и самообладание, чтобы не пойти на конфронтацию с британской армией. Хагана сделала своё дело; за день или два до нападения арабов не было оставлено ни одно поселение, ни одна дорога не была перекрыта, хотя движение было в значительной мере нарушено, несмотря на прямые заверения англичан об обеспечении безопасности дорог до конца их пребывания. Арабы начали покидать города почти сразу же после начала беспорядков, вспыхнувших в начале декабря 1947 года. По мере распространения боевых действий к массовому исходу присоединились также бедуины и феллахи, но не было оставлено ни одно даже самое отдалённое еврейское поселение. Ничто из того, что шаткая администрация (имеется в виду британский мандатарий – Р.Г.) предпринимала в недоброжелательных по отношению к нам целях, не остановило нас на пути к достижению нашей цели, 14 мая 1948 года, в государстве, ставшем, благодаря Хагане, большим по размеру и еврейским»
[59].
«Отец» Израиля
За шесть дней до окончания срока действия мандата Белый дом предпринял очередную попытку противодействовать провозглашению еврейского государства.
8 мая 1948 года. Джордж Маршалл пригласил в Госдепартамент Шарета и в беседе один на один уведомил его, что в случае арабо-еврейской войны евреям не следует рассчитывать на американскую помощь
[60].
Шарет ответил сдержанно: «Правительство США проголосовало за нас, и мы этого никогда не забудем. Но свою войну мы вели сами, нам никто не помогал. США лишили нас оружия, военного снаряжения и даже стальных пластин для бронирования гражданских автобусов. Мы и раньше воевали сами и сейчас не просим о помощи. Мы только просим вас не вмешиваться».
Маршалл продолжил давление на Шарета и предостерёг его от провозглашения независимости, пугая сокрушительным поражением: «Я не собираюсь указывать вам, какую выбрать линию поведения, но как солдат хотел бы сказать следующее: не доверяйте своим военным советникам. Они опьянены временными успехами. Подумайте, что произойдёт в случае длительного вторжения? Война изнурит вас…»
Ответ руководителя политического отдела Еврейского Агентства был вежлив, дипломатичен и полон достоинства: «Мы придаём большое значение вашей точке зрения, но если вы узнаете, что мы приняли иное решение, то это не потому, что мы не ценим ваших советов».
Но выйдя из кабинета Госсекретаря, Шарет опомнился. Он прокручивал в мозгу состоявшуюся беседу, и доводы Маршалла стали казаться ему убедительными. Боевой дух пропал. Взволнованный, взвинченный и взбудораженный, Шарет отправился в аэропорт и во время длительного полёта, взвешивая в разгорячённом мозгу аргументы Госсекретаря, решил последовать его совету и по прибытии в Тель-Авив рекомендовать Бен-Гуриону отложить провозглашение государства на более поздний срок.
11 мая 1948 года. Центральный комитет МАПАЙ собрался на экстренное заседание. Но даже в руководстве партии у Бен-Гуриона не оказалось поддержки. Из четырёх членов руководства, входящих в состав Национальной администрации, он единственный был настроен решительно и бескомпромиссно. Но он знал то, чего не знали другие члены ЦК, спорившие с ним до хрипоты: в это же время в Аммане проходили секретные переговоры, и Голда Меир, его посланник, пыталась убедить эмира Трансиордании не ввязываться в войну. Успех переговоров мог стать его козырной картой.
