Время исказилось. Часы-драконы хищно кружили возле меня. Во сне я слышала, как чешуйки у них на животах царапают кафель. Иногда они забирались ко мне в кровать и растягивались рядом, как когда-то делал Бад, и тогда я просыпалась с мокрыми щеками, терзаемая одиночеством.
Иногда меня охватывал праведный гнев. Как мистер Локк мог так со мной поступить? Почему я не сумела защитить Бада? Как отец мог бросить меня здесь совсем одну? Но рано или поздно ярость выгорает, оставляя после себя лишь пепел – однообразный пейзаж, нарисованный серым углем.
А потом, на пятый или шестой (или, может, седьмой?) день моего заточения чей-то голос произнес:
– К вам посетитель, мисс Сколлер. Вас пришел навестить дядя.
Я лежала, крепко сомкнув веки, надеясь, что, если я буду достаточно долго притворяться спящей, мое тело согласится мне подыграть. Щелкнул язычок двери, ножки стула проскрипели по полу. Затем раздался уже новый голос:
– Боже правый, половина одиннадцатого утра. Я бы пошутил про Спящую красавицу, но шутка будет верной только наполовину, не так ли?
Мои веки распахнулись, явив взгляду алебастровую кожу, злые глаза, руки в белых перчатках, похожие на двух пауков, сложенные поверх трости. Хавермайер.
Когда я в последний раз слышала этот голос, он отдавал приказ убрать то, что осталось от моего лучшего друга.
Я дернулась, желая наброситься на него. Забыла о своем отчаянии и слабости, забыла, что пристегнута к кровати. Знала только одно: я хочу сделать ему больно, укусить, расцарапать ногтями лицо…
– Ну-ну, не надо бесноваться. А то мне придется позвать медсестер, но какой от вас толк, если вы начнете пускать слюни, наглотавшись лекарств.
Я зарычала, пытаясь высвободиться. Он издал смешок.
– В особняке Локка вы всегда казались такой послушной, такой воспитанной. А я ведь предупреждал Корнелиуса, чтобы он вам не верил.
Я плюнула в него. Я не плевалась – по крайней мере, намеренно – с самого детства, когда мы с Сэмюэлем устраивали состязания по плевкам на берегу озера. Было утешительно убедиться, что я еще не совсем растеряла меткость.
Хавермайер вытер щеку одним пальцем. Его ирония сменилась раздражением.
– Позвольте задать вам несколько вопросов, мисс Сколлер. Корнелиус пытается убедить нас, что проблема преувеличена, что вы просто подслушали старших, что вы горюете об отце, что вы не представляете угрозы, и так далее, и тому подобное. Но я не согласен. – Он наклонился ближе. – Как вы узнали о разломах? Кто вам рассказал?
Я оскалила зубы.
– Ясно. А как вы выбрались из комнаты? Эванс был уверен, что запер вас, он не настолько глуп, чтобы лгать мне.
Мои губы искривились в дикой пародии на улыбку. Увидев такое выражение лица, люди обычно думают: «Этот человек не в себе, его надо изолировать». Но мне было все равно.
– Кто знает, может, я прочитала заклинание, мистер Хавермайер. Или, может, я призрак. – Моя улыбка превратилась в оскал. – Я же теперь сумасшедшая, вы не знали?
Он задумчиво склонил голову набок.
– Кстати, если вам интересно, эта ваша злющая псина мертва. Эванс утопил ее в озере. Я бы извинился, но, по-моему, это давно пора было сделать.
Я содрогнулась, как животное, которому отвесили пинок. Мои ребра превратились в осколки, которые вонзились прямо во внутренности. «Бад, Бад, о Бад…»
– Похоже, мне наконец удалось завладеть вашим вниманием. Отлично. Теперь скажите, вы когда-нибудь слышали об упырях? Вампирах? Стригоях? – Эти слова с шипением скатились с его языка. Они почему-то напомнили о поездке в Вену, куда меня взял с собой мистер Локк, когда мне было двенадцать. Стоял февраль, а город, обветренный и старый, был полон теней. – Впрочем, название – это не так уж и важно. Уверен, вы слышали эти истории о существах, которые выбираются из темных северных лесов и высасывают из людей кровь.
Произнося это, он одновременно принялся снимать перчатку с левой руки, потягивая по очереди за каждый палец.
– По большей части это лживые слухи, которые распустили суеверные крестьяне, а потом растиражировали и продали викторианским оборванцам газеты. – Он наконец освободил руку от перчатки. Его пальцы были настолько бледными, что на них проглядывали вены. – Если хотите мое мнение, Стокера следовало бы казнить без суда и следствия.
И тут Хавермайер потянулся ко мне. У меня было, наверное, полсекунды, за которые все волоски на руках встали дыбом, сердце сжалось, и я поняла каким-то звериным чутьем, что нельзя позволить ему прикоснуться ко мне, что нужно звать на помощь… Но поздно.
Холодный палец коснулся моей кожи. Нет, не просто холодный. Это было болезненное, жгучее, пронизывающее до костей отсутствие тепла. Все тепло, хранимое моим телом, устремилось на борьбу с ним, но холод оставался ненасытным. Я пыталась произнести что-то, но губы онемели и не слушались, как будто я долгое время шла по улице при пронизывающем ледяном ветре.
Хавермайер издал что-то похожее на довольный вздох – как человек, который сел погреть руки у камина или смакует первый глоток горячего кофе. Он неохотно отнял палец от моей кожи.
– В сказках всегда есть зерно истины, вы не находите? Полагаю, на этот принцип опирался ваш отец, разъезжая по всему земному шару и выискивая хлам для своего хозяина. – На его щеках вспыхнул нездоровый лихорадочный румянец, а черные глаза блестели. – Итак, моя милая, расскажите мне, откуда вы узнали о разломах.
Мои губы все еще с трудом шевелились, а кровь еле двигалась по венам, словно успела загустеть.
– Я не понимаю, что… Почему…
– Почему нас это так беспокоит? Корнелиус прочитал бы вам лекцию о порядке, процветании, мире и всем таком прочем, но, признаюсь, сам я преследую менее благородные цели. Я просто хочу, чтобы этот мир оставался таким, как есть: удобным, полным беззащитных людей, которых никто не станет искать. Следовательно, я искренне и лично в этом заинтересован. Было бы мудро с вашей стороны рассказать мне все, что вы знаете.
Я посмотрела на его самоуверенную улыбку, на то, как он поглаживал ногти подушечкой большого пальца, и мне стало страшно, как никогда прежде за всю мою жизнь. Я боялась утонуть в море безумия и магии, боялась неосознанно выдать что-то или кого-то, но больше всего боялась, что ко мне снова прикоснутся эти мучительно холодные руки.
Раздался резкий стук в дверь. Ни один из нас не издал ни звука.
Миссис Рейнольдс все равно вошла. Ее туфли назойливо стучали по кафелю.
– Извините, сэр, но ей пора принимать ванну. Время для встреч с родственниками вышло.
С трудом сдерживаемая ярость заставила губы Хавермайера изогнуться, обнажая зубы.
– Мы разговариваем, – прошипел он. Слуги в особняке Локка после такого побежали бы прятаться по углам.
Но это был не особняк Локка. Миссис Рейнольдс прищурилась, поджав губы.
