Джейн улыбнулась горькой, кривой улыбкой.
– Да. Но Лиик с охотницами надолго не задержались. Однажды утром я проснулась и обнаружила, что они снова ушли в леса, в дозор, а меня оставили. – Ее голос зазвучал отрывисто. Насколько это больно – когда тебя бросают уже во второй раз? – я уже достаточно хорошо освоила их язык, чтобы понять, что говорят мне мужья: в лесу не место такому созданию, как я. Я слишком мала, слишком слаба. Мне следует остаться в деревне, растить детей, растирать орехи тиси в муку и жить в безопасности. – Снова кривая улыбка. – Но к тому моменту я уже научилась убегать. Я украла лук и три бурдюка с водой и вернулась к двери из слоновой кости.
– Но…
– Почему? – Джейн потерла пальцем древесный узор на столешнице. – Думаю, потому что я не хотела жить в безопасности. Я хотела быть опасной, хотела обрести свою силу и вписать ее в ткань мира.
Я отвела взгляд и посмотрела на Бада, который тихо ворчал во сне.
– Значит, ты ушла из мира женщин-леопардов. И куда ты отправилась?
Неужели никому не суждено остаться в своей Стране чудес? Что Алиса, что Дороти, что Дарлинги, – всех затянуло обратно в этот унылый мир, и скучные взрослые заботливо укрыли их одеялом. Вот и мой отец застрял в этой серой действительности.
Джейн издала громкий презрительный смешок.
– Я отправилась к ближайшему британскому аванпосту, украла винтовку «Ли-Метфорд» и столько патронов, сколько смогла унести, а потом вернулась к двери из слоновой кости. Через две недели я заявилась в деревню, перекинув ружье через плечо и держа под мышкой вонючий окровавленный череп. Я снова оголодала и исхудала, хлопковое платье превратилось в драную набедренную повязку, и в бою мне сломали пару ребер, но глаза у меня светились от гордости.
Как и сейчас – в сумраке хижины они сверкали опасным блеском.
– Я подошла к Лиик посреди улицы и бросила череп огра к ее ногам. – Ее улыбка стала шире, снова открывая щель между зубами. – Следующие двадцать два года я провела в дозорах с женщинами-леопардами. На моем счету были двенадцать побед, два мужа, одна жена-охотница и три имени на трех языках. У меня был целый мир, полный крови и славы. – Джейн наклонилась ко мне, вглядываясь в мои глаза, словно черная кошка, бьющая невидимым хвостом. Когда она продолжила, ее голос стал ниже и грубее: – И все это оставалось бы у меня до сих пор, если бы в тысяча девятьсот девятом году твой отец не пришел и не закрыл мою дверь навсегда.
Я внезапно лишилась дара речи, и не от смущения или неуверенности. Просто все слова словно высыпались у меня из головы, и осталось лишь глухое монотонное гудение. Может, если бы у меня было побольше времени, я бы пришла в себя и сказала что-нибудь вроде: «Мой отец? Закрыл Дверь?», или, может: «Откуда ты знаешь?», или даже самое честное и необходимое: «Мне так жаль».
Но я не успела ничего такого сказать, потому что внезапно раздался стук в дверь и чей-то холодный голос протянул:
– Мисс Сколлер, дорогуша, вы там? Мы так и не договорили.
На мгновение мы погрузились в чистую, как хрусталь, тишину.
Потом крючок на двери приподнялся, и она распахнулась. Джейн резко встала, уронив стул, и ее руки нырнули в карманы юбки. Бад с трудом поднялся, ощетинившись и скаля зубы. Сама я не могла пошевелиться, будто муха, попавшая в холодный мед.
На пороге стоял Хавермайер. В нем с трудом можно было узнать джентльмена, который посещал собрания Общества и унижал нас на рождественских приемах. Льняной костюм помялся и посерел за несколько дней непрерывной носки, кожа порозовела, а в тошнотворной улыбке чудилось что-то неправильное. Левая рука была замотана марлей, бурой от крови. Правая рука – обнажена.
Но не облик Хавермайера заставил меня вскочить на ноги и протянуть руки к двери. Я увидела, что он приволок с собой юношу, избитого, практически без сознания.
Сэмюэля Заппиа.
Руки Сэмюэля были связаны за спиной, а рот заткнут тряпкой. Его кожа, обычно имевшая теплый коричневатый оттенок, теперь стала болезненно желтой, а глаза ввалились. В них читался знакомый мне животный страх. Если бы я посмотрелась в зеркало после того, как Хавермайер прикоснулся ко мне, то увидела бы на своем лице такое же выражение.
Сэмюэль заморгал, пытаясь привыкнуть к полумраку комнаты. Его взгляд остановился на мне, и сквозь кляп прорвался хриплый стон, как будто один мой вид стал для него ударом.
Джейн пришла в движение. Все в ней говорило о готовности сопротивляться – линия плеч, длина шага, рука, вынырнувшая из кармана с чем-то тускло блестящим. Но Хавермайер поднял обнаженную правую руку и поднес к шее Сэмюэля, едва не касаясь его кожи.
– Ну-ну, дамы, успокойтесь. Я бы не хотел совершить что-нибудь непоправимое.
Джейн помедлила, услышав угрозу, но не понимая ее. Я наконец справилась с голосом.
– Джейн, нет! – Я дрожала, вытянув забинтованные руки, как будто могла удержать Джейн или Бада, если они решат накинуться на Хавермайера. – Он что-то вроде… Вроде вампира. Нельзя, чтобы он к вам прикоснулся.
Джейн замерла, излучая предельное напряжение.
Хавермайер издал короткий смешок, который показался мне таким же неправильным, как улыбка.
– Признаюсь, примерно такие же чувства я испытываю к этому вашему мерзкому животному. Как он выжил? Знаю, Эванс умом не блещет, но я думал, что утопить собаку он вполне способен.
От ярости я вонзила ногти в ладони и сжала зубы. Недоулыбка Хавермайера сделалась шире.
– Так вот. Я пришел, чтобы продолжить беседу, мисс Сколлер, поскольку нашу прошлую встречу вы пропустили. Хотя, признаюсь, мои намерения несколько изменились с тех пор, как я стал свидетелем вашего чудесного фокуса. – Он помахал забинтованной рукой, недобро сверкнув глазами. Я заметила, как Сэмюэль сглотнул.
– Оказывается, вы весьма необычное создание – мы все по-своему талантливы, но никто из нас не способен проделать такую дыру там, где ее раньше не было. Корнелиус знает? С него бы сталось. Вечно он собирает все самое лучшее и прячет в этом мавзолее, который называет домом. – Хавермайер покачал головой. – Но мы решили, что он больше не имеет права вас прятать. Мы бы очень хотели с вами пообщаться.
Мой взгляд заметался по комнате: от Джейн к Баду, а потом к белым пальцам Хавермайера, поднесенным, словно нож, к шее Сэмюэля. Я словно вновь и вновь пыталась решить уравнение, надеясь получить другой ответ.
– Пойдете со мной – сейчас же и не сопротивляясь, – и я не стану высасывать жизнь из вашего бедного маленького лавочника.
В это мгновение пальцы Хавермайера с издевательской нежностью коснулись кожи Сэмюэля. Тот вмиг стал похож на пламя свечи, дрожащее на ветру. По его телу прокатилась судорога, он резко задышал через кляп, а ноги подкосились.
– Нет!
Я кинулась вперед и подхватила Сэмюэля, падающего вперед. Мы оба опустились на пол. Сэмюэль дрожал у меня на коленях, а моя левая рука горела от боли, потому что едва затянувшиеся раны снова закровоточили. Я вытащила промокший кляп у него изо рта, облегчая дыхание, однако его глаза продолжали отстраненно смотреть в пустоту.
