Потом она резко встала, отряхнула юбку и потянулась за лопатой.
– Я сама закончу. Иди к Сэмюэлю.
Я сбежала, чтобы не видеть, как Джейн плачет.
Бад и Сэмюэль выглядели так, будто умерли, а потом их воскресил далеко не самый умелый колдун. Бад, весь в следах подсохшей крови, повязках и стежках, втиснулся на кровать между Сэмюэлем и стеной и теперь спал, доверчиво пристроив голову ему на плечо. Кожа Сэмюэля была нездорового бело-желтого цвета, как мякоть гриба, а его грудь, укрытая одеялом, тяжело вздымалась с каждым неровным вдохом.
Когда я села на край кровати, он с трудом приоткрыл слипшиеся глаза и совершенно неожиданно улыбнулся:
– Здравствуй, Январри.
– Здравствуй, Сэмюэль. – Моя ответная улыбка была робкой и неуверенной.
Он высвободил руку из-под одеяла и погладил Бада.
– Что я тебе говорил, а? Бад всегда на твоей стороне.
Моя улыбка окрепла.
– Да.
– Кстати, – добавил Сэмюэль уже тише, – как и я.
Его глаза смотрели спокойно, сияя неведомо откуда взявшейся теплотой. Заглянуть в них было все равно что погреть руки у камина в февральский холод. Я отвела взгляд, опасаясь сказать какую-нибудь глупость.
– Прости. За то, что случилось. За то, что сделал с тобой Хавермайер. – Мой голос всегда звучал так высоко?
Сэмюэль пожал плечами, как будто пытки и похищение были для него не более чем досадным неудобством.
– Но тебе придется, разумеется, объяснить мне, что он за существо и что это за двери, из-за которых он так злился. И еще: как ты попала сюда раньше, чем я смог устроить тебе грандиозный побег. – С этими словами он выполз из-под одеяла и сел, облокотившись на подушки с такой осторожностью, будто весь был покрыт синяками.
– Грандиозный побег?
– Все было бы очень красиво, – с тоской признался Сэмюэль. – Ночной налет, веревка, спущенная из окна… Мы бы ускакали прочь на белых лошадях – ладно, серых пони, – прямо как в наших любимых рассказах из газет. И все пошло насмарку.
Уже во второй раз за этот вечер я рассмеялась. А потом – прерывисто, путано, боясь, что Сэмюэль либо посмеется надо мной, либо станет жалеть, – рассказала ему все. Я рассказала о синей Двери в заросшем поле; об отце, о матери, о том, что не знаю, живы ли они оба; об Археологическом обществе Новой Англии и закрывающихся Дверях в умирающем мире. О том, что мистер Локк держал моего отца на поводке, как собаку, а меня – в клетке, словно диковинную птицу. О Начертанном, где люди, обладающие сильной волей, могут переписать действительность. А потом рассказала о серебряной монетке, превратившейся в нож, и показала слова, которые написала у себя на руке.
Кожа под повязками была бледной, запекшиеся раны выпирали, и рука напоминала какое-то раненое озерное чудище, выброшенное на берег. Сэмюэль коснулся неровной «Т» в слове «только».
– Похоже, спаситель тебе не потребовался, – криво усмехнулся он. – В сказках стреги сами себя спасают.
– Стреги?
– Ведьмы, – пояснил он.
– О.
Разумеется, я надеялась на более восторженный ответ, но… Сэмюэль поверил мне, ни на мгновение не усомнившись. Наверное, за все эти годы, что он таскал мне низкосортные страшилки вместо того, чтобы стоять за прилавком, его мозги совсем сгнили. Или он просто всецело мне доверял.
Сэмюэль задумчиво продолжил:
– В сказках они всегда остаются одни – в смысле ведьмы – и живут где-нибудь в лесу, в горах или в башне. Пожалуй, чтобы полюбить ведьму, нужно быть храбрым, а мужчины чаще всего трусливы. – С этими словами он посмотрел на меня, гордо приподняв подбородок, как бы говоря: «Я не трус».
Я поняла, что ничего не могу сказать. Я даже не знала, что думать.
В следующее мгновение он мягко улыбнулся и произнес:
– Итак, эти люди из Общества. Они не перестанут тебя искать, да? Из-за того, что ты знаешь, на что способна.
– Нет, не перестанут, – раздался у меня за спиной голос Джейн. Она стояла в дверном проеме, обрамленная алыми лучами закатного солнца, мрачно поджав губы. Что-то в ее облике напомнило мне отца: ссутуленные плечи, морщины, которые оставляет на лице горе.
Джейн подошла к ведру с водой – ополоснуть запачканные землей руки, и натянуто произнесла:
– Нам нужны план и место, где можно спрятаться. – Она вытерла ладони об одежду. – Я предлагаю отправиться в Аркадию – так твой отец называл мир, спрятанный у южного побережья Мэна. Он негостеприимен и труднодоступен, насколько мне известно, что делает его идеальным укрытием. Я знаю дорогу. – Голос Джейн звучал совершенно ровно, как будто она предлагала сходить в банк или на почту, а не отправиться в чужой враждебный мир.
– Но разве нам обязательно…
– Январри, – перебила она, – у нас нет ни денег, ни дома, ни семьи. Я чернокожая женщина в стране, где презирают чернокожих, иностранка среди народа, который ненавидит иностранцев. И, что хуже всего, мы сразу бросаемся в глаза – африканка и девочка непонятного цвета с лохматыми волосами и рукой, покрытой шрамами. – Джейн раскрыла ладони. – Если члены Общества хотят тебя найти, они найдут. И, полагаю, мистер Хавермайер был далеко не худшим из них.
Сэмюэль поерзал на подушках.
– Но вы забываете: мисс Январри далеко не беззащитна. Похоже, она может написать все, что захочет. Крепость. Дверь в Тимбукту или на Марс. Несчастный случай, который произойдет с мистером Локком. – Последнее он произнес с явной надеждой в голосе. Когда я рассказала ему о Брэттлборо, Сэмюэль зарычал, прямо как Бад.
Лицо Джейн исказила горькая улыбка.
– Насколько мне известно, ее возможности не безграничны.
Меня охватил стыд. Захотелось оправдаться.
– Нет. – Это слово прозвучало слегка сдавленно. – Мой отец говорит, что за словотворчество приходится платить. Я не могу просто разорвать весь мир и заново слепить его так, как мне заблагорассудится. – Я покосилась на Сэмюэля, понизив голос. – Боюсь, не такая уж я и ведьма.
Он пошевелил рукой, которая лежала на одеяле рядом с моей, и кончики наших пальцев едва не соприкоснулись.
– Вот и славно, – прошептал Сэмюэль. – Я не настолько храбрый.
Джейн прокашлялась, привлекая наше внимание.
– Итак, добраться туда будет непросто. Нам нужно преодолеть двести миль таким образом, чтобы нас не узнали и не начали за нами слежку, и денег у нас нет. Боюсь, – она улыбнулась холодной, натянутой улыбкой, – мисс Сколлер придется привыкать к совсем иному образу жизни.
Вот это меня обидело.
– Я, знаешь ли, много путешествовала. – У меня был чемодан с латунной табличкой, на которой выбито мое имя, а паспорт напоминал зачитанный роман в мягкой обложке.
