Так я и сидела, наполовину скрючившись и совершенно обессилев, пока завеса из перьев не зашуршала. Вернулся Сэмюэль, и по угрюмой линии, в которую сжались его губы, я поняла, что мистеру Илвейну удалось ускользнуть через Дверь.
Сэмюэль даже не взглянул ни на людей, которые столпились на площади, испуганно перешептываясь, ни на рубиновый блеск крови в свете фонаря. Он подошел прямо ко мне, босой, в наполовину расстегнутой рубашке. В его глазах плескалось какое-то чувство. Только когда Сэмюэль остановился возле меня, я поняла, что это было: страх.
– Я гнался за ним до дерева, – тихо произнес он. – Я не хотел отставать и попытался пройти вслед за ним. Но… – В это мгновение я уже поняла, что он скажет, – так же ясно, как если бы я стояла там, рядом с ним, посреди пустой равнины. – Но там ничего не было. Проход исчез.
Сэмюэль сглотнул.
– Дверь закрылась.
10
Одинокая дверь
Сэмюэль произнес это тихим, хриплым от усталости голосом, но трагедии свойственно звучать ужасающе громко, несмотря ни на что. Она гремит и грохочет, трещиной пробегает по земле под ногами, пронизывает воздух, как летняя гроза.
Жители Аркадии, собравшиеся на площади, умолкли, а их взгляды обратились к нам, полные неверия и ужаса. Тишина растянулась, как фортепианная струна, а потом кто-то пробормотал едва слышное ругательство. После этого над площадью поднялся панический гул.
– Что же нам делать?
– Мои дети, моим детям нужно…
– Мы умрем от голода, все до последнего.
Чей-то младенец проснулся и завопил у матери на руках, а она уставилась на его сморщенное личико пустым, отчаявшимся взглядом. Потом какая-то широкая фигура протиснулась мимо нее и встала перед толпой. Молли Нептун была без цилиндра, а свет фонаря, стоящего на земле, рисовал глубокие тени на ее лице.
Она подняла руки.
– Довольно. Если путь закрылся, мы найдем другой. Мы придумаем, как выжить. Мы все так или иначе научились выживать, разве нет? – Молли окинула всех взглядом, полным яростной любви, вдыхая силы в их дрожащие тела. – Но не сейчас. Сейчас мы пойдем спать. А завтра придумаем план.
Я почувствовала, что и сама тянусь к этому низкому голосу, который помогал мне прогнать чувство вины и страх, готовые поглотить меня. Но потом я встретилась с ней взглядом и увидела, как с ее лица стекает все тепло, как краска под дождем, и в глазах остается лишь горькое сожаление. Наверное, она жалела о том, что познакомилась с моим отцом и предложила Аркадию в качестве убежища. Что позволила мне проникнуть в ее хрупкое королевство и привести за собой чудовищ.
Отвернувшись, Молли обратилась к женщине, которая сидела, склонившись над Джейн.
– Ну что, Айрис, жить будет?
Та кивнула.
– Скорее всего, мэм. Только рана местами глубоковата, да еще и рваная, и… – Я увидела, как она облизнула губы и опасливо покосилась на завесу из перьев. – И у нас закончился йод. Даже соленая вода могла бы помочь, но мы… Мы не можем… – Ее голос опустился до шепота и совсем стих.
Молли Нептун ласково положила руку ей на плечо и покачала головой.
– Сейчас нет смысла об этом беспокоиться. Сделай для нее все, что сможешь, и будь что будет. – Она подозвала двух молодых людей, чтобы они помогли переложить Джейн на простыню и отнести в ближайший дом. Айрис пошла следом, опустив окровавленные руки.
Молли еще раз окинула нас взглядом и шевельнула губами, будто хотела что-то сказать, но потом молча отвернулась и зашагала по темной улице вслед за последней кучкой жителей Аркадии. Только теперь, когда народ уже не мог ее увидеть, она позволила себе ссутулиться, поддавшись отчаянию.
Я провожала ее взглядом, пока она не скрылась в глубине своего обреченного и прекрасного города. Сколько они продержатся без припасов из родного мира? Неужели новому городу суждено умереть на руинах старого?
Я закрыла глаза, чувствуя, как груз вины опускается мне на плечи. Раздались клацанье когтей и шарканье стертых ботинок – это Бад и Сэмюэль подошли ко мне. Они сели по обе стороны от меня, теплые и неизменные, как два солнца. Что будет с ними, застрявшими в этом голодном мире? Я представила, как у Бада начнут торчать ребра и потускнеет шерсть, как свет в глазах Сэмюэля потускнеет. А Джейн может погибнуть от лихорадки даже раньше, чем голод успеет болью вонзиться в живот.
Нет. Я этого не допущу. Если есть хоть крошечный шанс, пусть даже самый маленький, самый невероятный, я попытаюсь это предотвратить.
– Сэмюэль. – Я надеялась, что мой голос прозвучит смело и решительно, но в нем не осталось ничего, кроме усталости. – Ты не мог бы сходить в дом за книгой моего отца? И еще мне нужна ручка с чернилами.
Я почувствовала, как он замер, осознав, что я собираюсь сделать. Маленькая трусливая часть моей души тут же понадеялась, что Сэмюэль схватит меня за руки, словно актер в романтической киноленте, умоляя одуматься. Но он этого не сделал. Наверное, ему тоже не хотелось умирать в Аркадии.
Он медленно поднялся и ушел с площади. Я осталась ждать, сидя в свете полумесяца и крепко обнимая Бада одной рукой.
Сэмюэль вернулся, сжимая в руках книгу в кожаном переплете и ручку. Я открыла последние пустые страницы и аккуратно вырвала их из книги, пряча взгляд, чтобы не видеть потемневшие от тревоги глаза Сэмюэля и грустно опущенные уголки губ.
– Ты… Ты пойдешь со мной?
Вместо ответа он коснулся моей руки. Я помедлила – ведь я так и не ответила на его предложение, не сказала «да», – но потом решила, что это уже не важно, раз мы все равно обречены провести остаток своей короткой жизни в умирающем мире, и переплела свои пальцы с его.
Мы вместе вышли из города в глубокую синюю ночь. Бад скользил через траву впереди нас, напоминая призрака с янтарными глазами. Было так поздно, что месяц уже полз к горизонту, а звезды висели низко, прямо у нас над головами.
Дерево выросло из темноты – многопалая корявая рука, протянутая к небу. Среди узловатых корней виднелись ровные доски, чей вид навевал тоску, – Дверь, превратившаяся в обычную дверь. В воздухе повис сильный запах гари, и я догадалась, что по другую сторону сейчас горел маяк. Я подумала, что последняя Дверь моего отца пахла так же – как погребальный костер.
Я подошла так близко, что могла коснуться досок из темного дерева, и только тогда остановилась. Я замерла, чувствуя, как потеют ладони, оставляя следы на смятых страницах, а ручка тяжелеет в руках.
Сэмюэль немного помолчал, а потом спросил:
– В чем дело?
Я издала безрадостный, отчаянный смешок.
– Мне страшно, – призналась я. – Я боюсь, что ничего не выйдет, не сработает, что я… – Здесь я осеклась. На языке появился металлический привкус страха.
