Вести дискуссии с бабушкой Лере уж точно не хотелось.
Раздавшийся звонок в дверь прервал их разговор, и бабушка вернулась через пару минут, раскрасневшаяся и державшая в руке большую корзину с белыми розами.
– Господи, нам доставили, хотя я уверяла курьера, что это ошибка! Но тут вот написано – Валерии Михайловне Кукушкиной, то есть тебе!
Она передала Лере конверт из серебристой бумаги, на котором действительно значилось ее имя, и извлекла из него кусок плотной, серебристой же, бумаги.
Там было сиреневыми чернилами начертано: «Желаю скорейшего выздоровления».
Подписи не было, но Лера и так поняла, кто прислал ей два, если не все три, десятка роз. И у кого, в отличие от Толика, на это были деньги.
Кирилл.
– Это точно тебе? – спросила с подозрением бабушка, а Лера, стараясь скрыть внезапную дрожь, причем не по причине температуры, а нервного волнения, произнесла:
– Ну да. Это для пьесы на выпускном… Реквизит…
Сетуя на то, что розы до воскресенья завянут, бабушка унесла их на кухню, получив от внучки разрешение «позаботиться о них».
Девушка же смотрела на послание, состоявшее их трех слов, выведенных решительным, косоватым почерком.
Рукой Кирилла.
И, засунув письмо под подушку, повернулась на бок и тотчас заснула.
* * *
Проснулась она, когда уже было темно. Чувствуя, что дерет горло и ужасно хочет пить, девушка, натянув тапочки (Лера дала себе слово, что теперь будет каждый раз их надевать), отправилась на кухню. С жадностью выпив полную чашку теплого компота, она посмотрела на часы: было около половины третьего ночи.
Бабушка наверняка давно спит, а вот отец?
Лера заметила горевший в ванной и в кабинете, служившем отцу спальней, свет. Значит, он еще не спит…
Чувствуя, что пульс у нее учащается, девушка приняла решение: сейчас или никогда! Она должна откровенно поговорить с отцом. И хорошо, что сейчас глубокая ночь и бабушка, использовавшая затычки для ушей, ничего не услышит.
И пусть ей говорить нельзя, и пусть у нее ларингит. Ради того, чтобы узнать правду, она готова пожертвовать собственными голосовыми связками.
Потому что то, что она намеревалась обсудить с отцом, было важнее.
Вздохнув, Лера отправилась в кабинет к отцу, однако убедилась, что там никого нет. Судя по не смятой еще постели, он даже и не ложился.
Странно, где же он все это время был?
Лера заметила небрежно брошенный на стул пиджак отца. И почему у него рукав запачкан в темной краске? Наверное, где-то в школе запачкался…
Ее внимание привлекло что-то скомканное, лежавшее около дивана. Приблизившись, девушка подняла это – и вздрогнула. Потому что это был ярко-изумрудный женский шарфик, причем, как она автоматически поняла, точно такой же, какой она уже много раз видела у Лариски.
Шарфик был покрыт свежими пятнами крови.
И тут же поняла: пиджак отца был выпачкан не краской, а тоже кровью.
Выронив его из рук, Лера бросилась в коридор и подбежала к двери ванной. Та была не полностью закрыта, и она заметила отца, стоявшего у раковины и судорожно, с трясущимся лицом, мывшего руки под сильной струей воды.
Распахнув дверь ванной, Лера произнесла:
– Папа, я должна знать, что все это означает…
Ее взгляд упал на гору мыльной пены в раковине умывальника – она была красного цвета. Да и одежда отца, его брюки и рубашка с короткими рукавами, была залита кровью.
Да, не выпачкана, а именно что залита – как будто… Как будто в отца ударила струя крови.
Он что, поранился, с ним произошел несчастный случай?
Отец, испуганно дернувшись, уставился на Леру, и она прочитала в его глазах дикий страх. Нет, даже не страх, а животный ужас.
– Папа, откуда столько крови? – прошептала девушка, замерев на пороге и вдруг осознав: она не делает шага по направлению к отцу, потому что…
Потому что боится!
Лицо отца исказилось, он внезапно заплакал. Лера оторопело смотрела на него, не зная, что предпринять. Разбудить бабушку? Но та принимала на ночь снотворное, так что до утра ее не добудиться…
Пересилив себя и отогнав все страхи (это ведь был ее папка, любимый и единственный!), Лера приблизилась к Михаилу Михайловичу – и наткнулась на груду полотенец, которые отчего-то лежали в ванне.
Первой мыслью было то, что бабушка, фанатка чистоты и порядка, за подобный бедлам отцу голову оторвет. А второй – о том, что все полотенца были запачканы кровью.
– Папа, ты поранился? Тебе нужна медицинская помощь? Вызвать «Скорую»?
Несмотря на то что Лера говорила шепотом, ей казалось, что она кричит. Не исключено, конечно, что в самом деле кричала, но воспринимала это как шепот.
Отец, вдруг резко прекративший плакать, произнес странным, таким чужим голосом:
– Лера, уходи! Уходи, пожалуйста!
Она и не подумала подчиниться его просьбе. Подойдя к отцу вплотную, девушка проронила:
– Папа, прошу тебя, скажи, что произошло? На тебя напали?
Она так хотела, нет, буквально жаждала, чтобы отец сообщил ей – да, на него напали бандиты. Или что с ним произошел несчастный случай. Или что он на что-то напоролся или на него упал кирпич…
Все, что угодно, но только не то, мысль о чем занозой засела в голове Леры. Она старалась гнать ее от себя, но не могла.
Просто не могла.
– Уходи! – выдавил из себя отец и снова принялся плакать, а Лера в оторопи уставилась на его руки.
Руки-то были теперь чистые, а вот локти и грудь… Все было в крови.
Тот, кто нападает на девушек и убивает их, нанося множество ножевых ранений, должен быть с головы до ног покрыт кровью.
И ее отец, заявившийся, судя по всему, домой после двух часов ночи, тоже был покрыт с головы до ног кровью.
– Уйду, как только ты мне скажешь, что случилось! – настаивала на своем Лера, и отец вздохнул. А потом тихо произнес:
– Понимаешь… Лора… То есть я хотел сказать Лариса…
Он смолк, молчала и Лера, не желая его торопить.
Наконец, отец продолжил:
– Она и я… Ну, это просто так получилось… Я знаю, что должен был давно сообщить тебе, но я не мог. Потому что она – твоя подруга. К тому же бабушка бы никогда не поняла и не приняла…
Лера продолжала молчать, давая отцу возможность выговориться. Хотя с того самого момента, когда увидела на шее Лариски золотой кулон с буквой «Л», поняла, что он изначально предназначался не ей, дочери, Лере, а…
