Из одного из пакетов высунулась увесистая куриная лапа.
– Что ты делаешь?
В самом деле, что она делает?
– Уходи, – просто и без надрыва произнесла девушка.
Толик, раскрасневшийся и ничего не понимающий, затарахтел:
– Но мы же пара, я твой друг, я несу за тебя ответственность, Лерусик. И пусть твой отец маньяк… ну, то есть я хотел сказать, нехороший человек, очень нехороший, но в семье не без урода. Я все равно буду с тобой, хотя бы из чувства долга…
Из чувства долга?
Не просто дурак, а дурак в квадрате. Или даже в кубе.
– Я тебя не люблю. И не любила. Никогда. Ничуточки. И вообще, если хочешь знать, то я уже спала с Кириллом. Было реально классно. Не то что эти невинные детсадовские обжимашки с тобой. Так что между нами ничего не было и быть не может. Так ты теперь уйдешь?
Толик после этих слов не просто ушел, а, засопев, пулей выбежал из квартиры.
А соседская дверь, та самая, около которой лежали пакеты, из одного из которых выглядывала куриная лапа, приоткрылась, и кто-то скороговоркой произнес:
– Прекратите буянить, маньяки! Я уже милицию вызвала!
Маньяки! И теперь не только отца в серийные убийцы записали, но и ее саму, и, вероятно, даже лежавшую в больнице бабушку.
Странно, но милиция так и не приехала: то ли соседка элементарно пугала, то ли не сочли нужным выезжать по столь ничтожному поводу.
Лера же, не испытывая ни малейшего сожаления от расставания с Толиком, причем имевшего место в такой однозначной и беспощадной форме, вернулась на софу, накрылась с головой одеялом и снова моментально заснула.
* * *
В себя она пришла от пронзительного звонка телефона.
Подскочив, Лера была охвачена единственной мыслью:
Кирилл!
– Да! – пролепетала она, схватив трубку телефона. – Ну почему ты так долго не объявлялся?
Но вместо этого услышала высокий женский голос:
– Подъезжайте в больницу, где ваша бабушка лежит! Только побыстрее!
Лера бежала столь быстро, как никогда в своей жизни. Нужную маршрутку упустила, но ждать новой не стала, а понеслась вперед.
В парке больницы она оказалась, когда уже начало темнеть.
Влетев в отделение, задыхаясь, она спросила:
– Что с бабушкой?
* * *
Пришлось неимоверно долго ждать, хотя, не исключено, это ей просто так показалось. Поэтому, когда она в очередной раз задала вопрос в регистратуре, когда же ей кто-то объяснит, в чем дело, и ответ молодой девицы показался ей далеко не слишком вежливым, Лера одним резким движением смела бумаги, ручки, а также вазу с цветами со стола и спокойно произнесла:
– А теперь со мной поговорят?
Все засуетились, и Лера услышала позади испуганный шепоток:
– Ну да, это дочка маньяка. Того самого, что только вот взяли. И с ней интервью в газете…
Повернувшись, Лера подошла к двум медсестрам, вырвала у одной из рук номер «Нашего города» и, порвав его на мелкие клочки, столь же спокойно сказала:
– Все от первого до последнего слова – ложь!
Наконец появился знакомый ей холеный заведующий отделением, который, проигнорировав всеобщий бедлам, устало кивнул Лере и сказал:
– Пройдемте.
И Лера вдруг все поняла.
* * *
У нее тряслись поджилки, когда она следовала по коридору за заведующим отделением, и ей все хотелось, чтобы так длилось вечно: пока они в пути, он не сообщит ей то, что хотел сообщить.
И то, что она и так уже знала.
Они оказались в крошечном, заваленном бумагами кабинете, и заведующий отделением, убрав кипу бумаг со стула с вишневой дерматиновой обивкой, подошел к выщербленному столу, за которым виднелась полка с чайниками, стаканами и плошками, и спросил.
– Кофе или чай?
Лера не могла выдавить из себя ни слова, и заведующий поставил перед ней большую чашку с чем-то ароматным.
– Все пьют кофе, но я не выношу растворимый. Поэтому мятный чай, из собственного сада…
Грузно опустившись за стол, он сложил большие руки в замок и, посмотрев на Леру, сказал:
– Мне очень жаль…
То, что он говорил, скользило мимо сознания Леры. Он что-то старательно и терпеливо объяснял. Что-то рассказывал. О чем-то сожалел.
Бабушка умерла.
Ее больше не было в живых.
Наконец, он достал что-то из ящика стола, положил это перед Лерой и придвинул ей дорогую ручку с золотым пером.
– Тогда подпишите.
Лера уставилась на документы, лежавшие перед ней, не в состоянии прочесть ни слова. Отдельные буквы она различала, они даже складывались в слова, но вот смысл до нее не доходил.
Заведующий вложил ей ручку в кулак и сказал:
– Я же вам все объяснил. Нашей вины нет.
Лера быстро подписала.
А потом ее проводили к бабушке.
* * *
Лера не помнила, сколько времени она провела в палате, где на кровати лежала та самая бабушка, которую она очень любила, с которой они часто спорили, которая пекла такие замечательные оладушки и которая была полна жизни и энергии.
Неужели эта вытянувшаяся, на себя не похожая, с абсолютно седыми волосами ссохшаяся старушка и была ее моложавая энергичная бабушка?
Поцеловав бабушку в холодный лоб, Лера наконец вышла из палаты. До нее донесся разговор двух врачей, пожилого и молодого, стоявших к ней спиной и ее не видевших.
– Ну, говорят, что одна из наших дур-медсестер первое, что подсунула мамаше маньяка, когда ее из комы вывели, газету с интервью с ее внучкой. А там такое!
Да, а там такое!
– Ну, у мамаши маньяка, конечно же, давление и скакануло. И все, выноси готовенькую…
Съехав по стенке на пол, Лера закрыла лицо руками. Ну почему это происходит с ней, почему!
Ведь в понедельник все было так хорошо! А сегодня какой день недели? Среда, четверг, пятница? Она потеряла счет времени.
– Преступная халатность, коллега!
– Ну, как сказать! Сестра, которая подсунула газету, близкая родственница одной из жертв. Понятно, что к мамаше маньяка она особо теплых чувств не испытывала. Наверное, на ее месте так бы поступил каждый.
Наверное, да.
– А наш, говорят, девчонку, ну, дочку маньяка, охмурил, как он это умеет, по полной программе обработал, и она ему подписала бумагу, что никаких претензий не имеет. Ну, хитрюга!
