Некоторые важные принципы столь же стары, как и сам письменный язык. Многие годы в Центре чтения и исследований языка мы используем знания о том, что делает мозг, когда читает слово или историю, чтобы разработать и оценить коррекционную программу (RAVE-O), которая может быть направлена на преодоление множества языковых недостатков испытывающих затруднения читателей [28]. Мы, можно сказать, заново изобретаем программу, применяя некоторые из тех самых принципов, которые использовались в самой первой педагогике чтения – шумерской. Мы можем преподавать самыми разными способами, но, подобно шумерам, мы должны ежедневно уделять внимание каждому из главных языковых и когнитивных процессов, которые мозг использует, чтобы чему-то научиться: семантическим группам слов для обучения семантической глубине и облегчения поиска; осознанию звуков в составе слов и их связей с буквенными репрезентациями; научению автоматическому использованию орфографических буквосочетаний; синтаксическим и морфологическим знаниям. Но, в отличие от шумеров, мы также используем многочисленные стратегии развития беглости и понимания. Как шумеры, мы хотим, чтобы каждый испытывающий затруднения читатель знал как можно больше о словах. Возможно, в отличие от шумеров, мы хотим, чтобы каждому ребенку нравилось учиться.
Те из нас, кто работает с детьми, хотят, чтобы дети поняли, что, даже хотя они, возможно, учатся по-разному, каждый из них может научиться и научится читать. Найти наилучшие способы обучения – это наша, а не их задача. Десять лет работы по разным программам коррекции с моими коллегами Робин Моррис и Морин Ловетт подтверждают, что наши усилия стоят того.
Будущие усилия нашей лаборатории и подобных центров по всей стране теперь связывают коррекционные программы не только с поведенческими изменениями как реакцией на коррекцию, но и с нейронными изменениями. Например, мы работаем с группой Джона Габриэли в Массачусетском технологическом институте, чтобы убедиться, меняются ли важные области мозга у читателей с дислексией до и после занятий по нашей программе. Хорошим учителям не нужна нейробиология, чтобы понять важность многочисленных аспектов устного и письменного языка, но педагогические исследования, подкрепленные нейробиологическими данными, могут определить, что лучше всего работает для каждого конкретного ребенка. Они могут позволить нам увидеть, какие структурные отделы мозга ребенка задействованы в ходе выполнения конкретных заданий и как они могут или не могут измениться в результате использования определенного набора акцентов в программе коррекции.
Все это изменяет ход моих размышлений о дислексии, а я думаю о ней и как исследователь, и как родитель. Если хотя бы один вариант новых теорий опоры на правое полушарие окажется верным для некоторых детей или для многих, это может открыть неизведанные пути для обучения нестандартно организованного мозга с его уникальным сочетанием достоинств и проблем. И наконец, результаты научных наблюдений за детьми, которые учатся читать различными способами, становятся частью огромного массива знаний о том, как все мы учимся читать. Независимо от будущих интерпретаций эта область исследования требует, чтобы мы вышли за рамки того, что узнали за последние два десятилетия, на новые, неизведанные территории. И вполне уместно сказать, что выход за рамки того, что мы знаем, и есть фактически последняя цель этой книги.
9. Выводы: от читающего мозга к тому, что «придет вслед за ним»
Каждый тяжкий
Земли поворот
имеет таких вот
наследолишенных,
тех, кто не обладает
ни предыдущим,
ни тем,
чему быть суждено.
Ведь то, что лежит впереди,
далеко от людей
[63] [1].
Райнер Мария Рильке
Чтение – это внутренний акт, чистый и простой. Его цель – не простое потребление информации… Чтение, скорее, повод для встречи с самим собой… Книга – лучшее из того, что создали люди [2].
Джеймс Кэрролл
В схватке между условностями книги и однозначностью экрана победителем будет экран. На этом экране, который теперь доступен миллиарду людей на Земле, технология поиска трансформирует отдельные книги в универсальную библиотеку человеческого знания [3].
Кевин Келли
Представители любого общества тревожатся о будущем молодого поколения и о том, с какими испытаниями оно столкнется. Футурист и изобретатель Рэй Курцвейл лучше всех описывает, как все быстрее эти испытания возникают на данном этапе эволюции человека. Его визионерская работа описывает ошеломляющие изменения, которые могут произойти, по мере того как 100 триллионов нейронных связей в нашем мозге расширяются в геометрической прогрессии благодаря не биологическому, а технологическому интеллекту, который мы изобрели.
Мы можем быть уверены, что у нас будут системы сбора данных и вычислительные средства, чтобы к 2020-м годам смоделировать и воспроизвести мозг целиком, что сделает возможным сочетать принципы действия человеческого интеллекта с формами интеллектуальной обработки информации. Мы также используем в свою пользу присущие машинам возможности хранения, поиска и быстрого обмена огромными массивами информации. И тогда мы сможем внедрить эти мощные гибридные системы на вычислительных платформах, которые значительно превышают возможности относительно фиксированной архитектуры человеческого мозга…
Как можем мы, ограниченные мощностью современного мозга в 1016–1019 вычислений в секунду, даже попытаться представлять, на что будет способна наша будущая цивилизация в 2099 году, когда мозг станет выполнять 1060 вычислений в секунду? [4]
А что мы можем представить, так это то, что наши способности творить добро и нести разрушения тоже будут расти в геометрической прогрессии. И если нам предстоит подготовить себя к такому будущему, способность делать правильный выбор должна оттачиваться с беспрецедентной точностью, чему почти не приходилось учиться предыдущим поколениям. Если мы хотим, чтобы наш биологический вид развивался в полном смысле этого слова, такие подготовительные меры требуют исключительных способностей в области внимания и принятия решений в сочетании с обязательным стремлением к общему благу. Другими словами, чтобы быть готовыми к будущему, нам потребуется лучшее из того, чем мы обладаем в современной адаптации умеющего читать мозга, поскольку следующий этап изменений уже за порогом.
Я не согласна с тем, что подразумевает Курцвейл, – с тем, что экспоненциальное ускорение мыслительных процессов в целом положительно. В музыке, поэзии и повседневной жизни отдых, пауза, медленные движения существенно необходимы для понимания целого. Ведь не зря же в нашем мозге есть «тормозящие нейроны», единственная функция которых – отрегулировать силу (замедлить передачу) сигнала от других нейронов всего лишь на миллисекунды. Это бесценные миллисекунды, которые обеспечивают последовательность и порядок в рамках нашей способности оценивать действительность; они дают нам возможность планировать и синхронизировать футбольные ходы и симфонические движения.
