Однако, подобно Прусту, я могу повести читателя только до определенных пределов в области приобретенных или данных изначально знаний. Последняя глава моей книги выходит за рамки информации, которая нам доступна, в те области, где пока нами руководят интуиция и экстраполяция. К концу этого исследования умеющего читать мозга то, что нам известно о величайшем когнитивном чуде, происходящем каждый раз, когда человеческое существо начинает учиться читать, будет в распоряжении каждого читателя, который сможет сохранить это знание и развить его.
2. Как мозг приспособился к чтению: первые системы письма
И вот я самонадеянно перехожу от истории себя как читателя к истории самого процесса чтения. Или скорее к истории о чтении – состоящей из разных личных обстоятельств, – наверняка это будет всего лишь одна из возможных историй, какой бы отстраненной она ни была. Возможно, в конце концов, история чтения – это история читателей
[8] [1].
Альберто Мангуэль
Изобретение письма, которое происходило автономно в самых отдаленных частях света и в разное время, иногда даже в Новое время, должно рассматриваться как одно из высших интеллектуальных достижений человечества. Без письма человеческую культуру в том виде, в каком она нам известна, просто невозможно себе представить [2].
О. Тзен и В. Ван
Маленькие токены
[9] в контейнерах из обожженной глины, замысловатые разноцветные узелки на бечевке в индейском кипу (см. рис. 2.1), изящные рисунки, нацарапанные на черепашьих панцирях: за последние 10 000 лет первые системы письма принимали удивительно различные виды и формы в разных местах Земли. Недавно в толще земли в пещере Бломбос в Южной Африке были найдены нарисованные на камнях перекрещенные линии, которым, по мнению ученых, 77 000 лет. Может оказаться, что это еще более ранние свидетельства первых попыток человека «читать» [3].
Рис. 2.1. Пример индейского кипу
Когда бы и как это ни произошло, чтение, несомненно, не просто «случилось». В истории чтения отражается совокупность целого ряда скачков когнитивного и языкового развития, происходивших параллельно с мощными культурными изменениями. Красочная, скачкообразная история письма помогает понять, чему пришлось научиться нашему мозгу, раз за разом продвигаясь вперед на один новый процесс и новое знание. Это история того, как мы учились читать и как различные формы письма вызывали различные адаптации первоначальных структур мозга, а в ходе этих адаптаций помогли изменить наш способ мышления. С точки зрения современных изменений в способах коммуникации история письма предлагает уникальное свидетельство, как каждая система письма вносила что-то особенное в интеллектуальное развитие нашего биологического вида.
В каждой из известных систем письмо начиналось с двух или более прозрений. Сначала возникала новая форма символической репрезентации, на один уровень абстракции выше, чем более ранние рисунки: потрясающее открытие, что простые, нарисованные на глиняных табличках, камнях или черепашьих панцирях линии могут обозначать либо что-то конкретное в окружающем мире, например овцу, либо что-то абстрактное, например число или ответ оракула. Со вторым прорывом приходило осознание того, что систему символов можно использовать для общения, преодолевающего время и пространство, сохраняя слова и мысли конкретного человека или целой культуры. Третье прозрение, с лингвистической точки зрения самое абстрактное, произошло не везде: звуко-символьное соответствие отображает ошеломляющее понимание, что все слова на самом деле состоят из маленьких отдельных звуков и что символы могут физически обозначать каждый из этих звуков для каждого слова. Исследование того, как некоторые наши предки совершали эти скачки к раннему письму, служит нам уникальным объективом, через который можно рассмотреть себя. Понимание истоков нового процесса помогает нам, по выражению Терри Дикона, увидеть, «как это работает» [4]. Понимание того, как это работает, в свою очередь, поможет нам осознать, чем мы обладаем и что нам необходимо сохранить.
Сначала несколько слов о «первых»
Можно обнаружить не менее трех зафиксированных примеров усилий нескольких властителей обнаружить, какой язык был первым на Земле. Геродот рассказывает, что египетский царь Псамметих I (664–610 до нашей эры) приказал изолировать двух новорожденных младенцев в хижине пастуха, чтобы они не могли ни контактировать с людьми (кроме пастуха, который ежедневно приносил им молоко и пищу), ни слышать человеческую речь [5]. Псамметих полагал, что первые слова, произнесенные этими детьми, будут словами первого языка человечества – умное предположение, хотя и ложное. Со временем один из младенцев выкрикнул слово bekos, которое на фригийском языке означает «хлеб». Это единственное слово легло в основу существовавшего длительное время убеждения, что фригийский язык, на котором говорили в Северо-Западной Анатолии, был праязыком человечества.
Спустя столетия король Шотландии Яков IV провел подобный эксперимент, но с другими, очень интересными результатами: младенцы заговорили «на очень хорошем иврите». На европейском континенте Фридрих II Штауфен провел еще один, к сожалению, более жестокий эксперимент с двумя детьми: оба ребенка умерли, так и не заговорив.
Возможно, мы никогда точно не узнаем, какой из устных языков был первым, и еще больше вопросов возникает по поводу того, какой письменный язык был первым. Проще, однако, ответить на вопросы, было ли письмо изобретено лишь однажды или это случалось несколько раз [6]. В этой главе мы проследим развитие нескольких систем письма и узнаем, как люди научились читать все подряд, начиная с маленьких токенов до «костей дракона»
[10], за период с 6-го тысячелетия до 1-го тысячелетия до нашей эры. В основе этой любопытной истории лежит менее очевидная история адаптации и изменений мозга. С появлением каждой новой системы письма со своими характерными и все более сложными запросами нейронная сеть мозга преобразовывалась, вызывая увеличение репертуара интеллектуальных способностей человека и огромные, поразительные прорывы мышления.
Первая «эврика» письма: символическая репрезентация
Просто взглянув на таблички, мы продлили память о начале времен, сохранили мысль, автора которой давно нет, и стали участниками акта творения, которому не будет конца, пока то, что написано, будут видеть, расшифровывать, читать [7].
