Согласно анализу Фромма, современный человек «охвачен беспокойством и подвержен соблазну отдать свою свободу всевозможным диктаторам или потерять её, превратившись в маленький винтик машины: не в свободного человека, а в хорошо накормленный и хорошо одетый автомат»
[86]
[87]. Для Фромма это и явилось корнем появления фашизма в Европе в 30-х годах XX века, зверства которого хорошо известны. Сегодня на политическом ландшафте западного мира мы наблюдаем сходные тревожные процессы, что сигнализирует настойчивую необходимость создать рефлексивную концептуальную структуру и систему ценностей, которая была бы не только универсально обоснованной, но могла бы противостоять цинизму и расколу, свойственным нашему времени.
Альтернативный выбор – неуверенность и регрессивные концептуальные структуры с навязанными авторитарными ценностями, подрывающими принципы заботы о ближнем, равенства и свободы как основ того образа жизни, который мы построили для себя, начиная с появления первых ростков демократических обществ в восемнадцатом веке.
Если мы не сможем этого сделать, значит, мы просто пустили по ветру совершенно потрясающую когнитивную революцию.
Искусство одновременно искать и иметь смысл жизни
Зачем же искать смысл жизни, если мы считаем, что он уже есть? Этот простой вопрос обнажает ту системную ошибку, которая свойственна западному мышлению в отношении вопроса о смысле и значимости жизни. Профессор Михаэль Стегер, еще один ведущий эксперт в области психологии смысла жизни, исследовал соотношение наличия смысла в жизни людей и его поиска ими и обнаружил, что в Соединенных Штатах это соотношение разнонаправленно: чем больше было смысла в жизни человека, тем меньше он искал его
[88]. В отношении смысла жизни мы ведем себя, исходя из режима дефицита: нам интересна та тема, в которой больше вопросов, чем ответов. Однако когда Стегер изучал тот же вопрос в Японии, он обнаружил, что там в соотношении наличия и поиска смысла жизни не было полярности, но присутствовала гармония: человек, уже живущий осмысленной жизнью, стремился познать, как можно жить еще более осмысленно. Возможно, что открытость к размышлению о смысле собственной жизни – это то, что давало людям возможность делать такие жизненные выборы, которые прежде всего увеличивали бы смысл и значимость их жизни.
В этом отношении восточные культуры, вероятно, мудрее западных. Даже если в вашей жизни уже есть определенный смысл, часто продуктивнее искать все лучшие источники смысла жизни. Это не отчаянный призыв попытаться заполнить пустоту, это приглашение поразмышлять о своей жизни и найти больше путей и возможностей для того, чтобы жить в гармонии с тем, что вы делаете, что выбираете, в какие взаимоотношения вступаете, чтобы все это наполняло ваши дни бОльшим смыслом. Мы незавершенное произведение в стадии развития, и радость бытия человеком состоит в том, что мы знаем об этом, мы знаем, что в каждом из нас есть место для большего понимания, совершенствования и личной самореализации. Вместо того чтобы стенать и жаловаться на то, чего вам не хватает, проведите инвентаризацию того, чем вы уже обладаете, и найдите, как можно использовать это. Освободитесь, чтобы посмотреть в себя и понять то, что вы сейчас интуитивно знаете: ваша жизнь уже имеет смысл.
Честь II. Вопрос смысла: новый взгляд
5. Ваш экзистенциальный кризис делает вас современным
«То, что мы понимаем под «атеизмом», было бы совершенно непонятно для античного ума. Разумеется, были расхождения относительно природы богов или их функций, иногда отрицались даже какие-то определенные боги. Но сама имманентность концепции, характерная для современного понимания атеизма, что мир существует вполне независимо от какого-либо рода сверхъестественного правителя, была бы для них практически непостижима».
Гевин Хайман
«Краткая история атеизма», 2010
Представьте себе следующее: вы в аэропорту заряжаете свой айфон, и вдруг к вам подходит человек и спрашивает: «Вы верите в электричество?» И вы, и я, и любой человек в аэропорту знаем, что современный стиль жизни вертится вокруг электричества, а поэтому совершенно бессмысленно вообще спорить по этому поводу. Вопрос сам по себе бессмысленный. Но тут человек наклоняется к вам ближе и задает следующий вопрос: «Вы верите в Бога?» Этот вопрос более весомый, и, вне зависимости от того, что вы ответите, скорее всего, это будет что-то, о чем вы уже когда-то размышляли, а возможно, и спорили в своей жизни. Вы понимаете, что, в отличие от бессмысленного вопроса об электричестве, вопрос о вашей вере в Бога настоящий. И это современно поднимать тему религии.
Для европейца, жившего пятьсот лет назад, вопрос о Боге был бы таким же диким, как для нас сейчас вопрос об электричестве. Присутствие Бога – а отнюдь не электричества – было повсюду. В жизни средневекового европейца преобладало сверхъестественное: духи, демоны и магия. Распространенным было убеждение, что нездоровый человек одержим демоном, который мог толкнуть его на злонамеренные действия
[89]. Останки святых обладали целительной силой. Бури, засухи, эпидемии чумы и урожайные годы – все рассматривалось как деяния Бога. Люди регулярно собирались для участия в коллективных обрядах, например, для чтения Евангелия на полях, чтобы отвадить злых духов, которые могли навредить урожаю
[90]. По словам немецкого социолога Макса Вебера, мир средневекового человека был заколдован
[91].
Существование Бога и духов не относилось к вопросам веры, это было непосредственной данностью. Весь космос представлял собой значимое единство, в котором все части дополняли друг друга, являясь частью единого плана. Так было не только в средневековой Европе, но и по всему миру. Разумеется, имена и функции духовных сущностей в разных культурах были различны. Некоторые культуры верили в единого всемогущего Бога-творца, другие – во множество местных духов
[92]. Вне зависимости от частностей различных верований, тот зачарованный мир был миром, в котором духи, демоны, боги и космические силы постоянно влияли на ежедневные события и происшествия, большие и малые.
