– Фига себе, индеец, – тихо пробормотала она, поглаживая и почёсывая собаку: – Да, Аечка, вот так скрытые таланты и, – она зевнула, чувствуя, как на неё накатывается приятная дремота: – И… проявляются…
Непонятные, но бывшие точно не природными, звуки, доносились из-за большого куста, дававшего начало небольшой, деревьев в пять, рощице. Трава луга, по которому они шли, доходила Анатолию почти до пояса и он, пригнувшись, медленно двигался сквозь неё к кустам, не опасаясь быть замеченным.
Вот и ветки.
Опустившись на землю, он чуть подвинулся вперёд, избегая их касаться и замер, разглядывая странную картину.
Меж деревьев шёл настоящий бой!
Две фигуры – одна, одетая в просторное чёрное одеяние – точь-в-точь как средневековый монах, другая – в одежде, составленной из широких белых, в чёрную полоску, лент, эти два человека увлечённо лупили друг друга длинными палками, чудом уходя из-под, казалось бы, неминуемых ударов.
Вот двинулся в атаку белый – его взлетевший в воздух шест, обрушился на замершего чёрного, и, одновременно, белый, пропел-проговорил недлинную, но странно-певучую фразу. Чёрный же, крутанувшись на месте, подставил под удар свою палку, одновременно бросив в лицо атакующему свой ответ, так же напоминавший часть какой-то песни.
Рождая сухой костяной треск обе палки столкнулись в воздухе, и белый, словно не выдержав встречного удара, принялся отступать, как-то неуверенно отражая своей палкой посыпавшиеся на него удары. Да, чёрный явно спешил воспользоваться моментом – его шест, оставляя за собой густые чёрные полосы, метался вокруг белого, отыскивая прорехи в его защите. Но и белый не был так прост – почти прижатый к стволу берёзы – Анатолий едва не хмыкнул от совпадения узора его одежд и вида коры дерева, он резко присел, перекатился через голову и его шест, живя своей жизнью, вдруг оказался меж ног чёрного, валя его на землю. От падения того спас только высокий прыжок, сделанный из невозможного, уже почти горизонтального положения. Тоже перекатившись – и тоже через голову, чёрный вскочил на ноги, держа шест как копьё, наперевес, выпевая короткую фразу.
Но белый не спешил в атаку.
Наоборот!
Воткнув своё оружие в землю, он прижал кулаки к груди, коротко кланяясь. Секунда – и спина чёрного, так и не переменившего позу, тоже согнулась в поклоне.
– Я доо-оволен тво-оим до-окладо-ом, – растягивая и удваивая гласные произнёс-пропел белый, и Анатолий едва не вскиркнул – говорил он по-Русски:
– Я пр. пр… кха! – Запнувшись на звуке «р», он закашлялся, растирая горло руками.
– Благода-р-р-рю, мой господин, – пророкотал чёрный, напирая на звук, не дававшейся его начальнику:
– Вы пр-р-р-екр-р-расно освоили это нар-речие! Столь гр-рубое для нас.
– Ты льстишь мне. Я ста… – белый на миг запнулся, подбирая слова без неприятного звука: – Много лет мне. И слаб. Молчи! – Поспешно поднял он руку, не давая чёрному рассыпаться в заверениях о противоположном: – Мы погово… Беседа, по пути к твоему гор…
– Используйте слово поселение, мой господин, – поспешил склониться в поклоне, куда более глубоком, чем после схватки, чёрный: – Не стоит царапать гор-рло туземным р-рёвом.
– Беседа, по пути к поселению, – благодарно кивнул ему белый: – Сделает наш путь плавным. Пойдёмте, – он повёл рукой и на краю рощицы, прямо из пустоты, проявилось нечто несомненно транспортное, более всего походящее на мотороллер, стоящий на небольшой овальной пластине-подставке.
– Я высажу ва-ас, – двинувшийся вперёд белый на секунду замер: – В десятке местных единиц от, – его лицо осветилось улыбкой: – От поселения. А вы знаете, – улыбка стала шире: – Этот диалект впо-олне искупает свою… свою жестко-ость богатством слов.
– Да, господин, – немедленно поклонился чёрный, забираясь на заднее сиденье транспорта: – Весьма уместная гибкость. Прошу вас, – откинулся он на высокую спинку сиденья: – Начинайте движение – мне не тер-рпится поведать вам о своих успехах. Необычная воспр-риимчивость местных!
Тихо свистнув мотороллер поднялся над землёй и, заложив небольшой разворот, рванул через луг, оставляя за собой прямой как стрела след их срубленных диском трав.
– Не тер-рпится, значит? – Поднявшись на ноги, когда непонятные личности скрылись из виду, Анатолий стряхнул со штанин налипшие веточки и травинки.
– Ну и мы, тоже, спешим, – покосившись на оставленный в траве след, он двинулся к сестре, а когда оказался рядом, то не стал будить, ни её, ни прикорнувшую у неё под боком собаку. Спешить, трясясь над буквально на глазах таявшими крохами еды более особого смысла не было – городок, примеченный им на карте в челноке, был где-то рядом – ну вряд ли этот чёрный отправился пешком далеко.
– Отдыхайте, девочки мои, – пробормотал он, накрывая и сестру, и собаку тонким походным пледом: – Спите, а я пока вам обед сооружу.
Глава 4
Станция
Полковник Семеров пил чай.
Много читая, он как-то наткнулся на детальное описание японской церемонии чаепития, но та, несмотря на несомненный талант переводчика, уделившего массу внимания мелким и, казалось бы, незначительным моментам, не смогла затронуть в его душе никаких струн.
– Это что? – Недоумевал он, повторно, а после того, ещё несколько раз перечитывая пространный текст: – Они что? Чай пить пришли, или звуки посвистывающего чайника послушать решили?! Да и все эти поклоны, расшаркивания – когда до дела дойдёт уже и пить – пить, расхочется, а вот выпить – со скуки, то точно. И не чая вовсе.
Но чай он любил и тогда, в пику островитянам, огульно считавших всех европейцев северными варварами, разработал свой, как он называл – «а-ля рюсс» вариант этого мероприятия. И здесь, в его ритуале, первое место занимал именно чай, оставляя в стороне антуражную часть процесса.
Не нужен был ему утончённый чайничек с заботливо разложенными на дне кусочками металла – это делали для особо певучего звука кипящей воды, нет.
В ритуале полковника главенствовал чай.
Напиток.
Залитые крутым кипятком листья чайного куста.
Их, прежде чем насыпать в заварочный чайник, или иную, пригодную для этой роли посудину, следовало перемешать с отдушкой. Сегодня в этой роли выступали сушёные плоды шиповника, собранные лично им в окрестностях базы.
Что сам чай, что отдушку, насыпать следовало голой рукой, просыпая крохи чаинок на стол и ругая себя за неуклюжесть. Впрочем, деланная самокритика, должна была немедленно смениться кривой усмешкой, сопровождаемой громким возгласом:
– Зато – по-нашему!
Далее следовало залить смесь кипятком и, пока та заваривается, подготовить второй предмет, или блюдо к процессу чаёвничая.
Бублики.
Не баранки, или, тем более, сушки. Не угодные дамскому сердцу пирожные, или что-то еще, недостойное его столу.
