Мы ринулись в укрытие, а полуночница вновь издала пронзительный крик.
– Как нам остановить эту штуку? – крикнула Глэм.
Полуночница продолжала бушевать на поляне, но ни у кого из нас не было ответа. Мы все сидели на корточках за отдельными склепами с беспомощными лицами, тупо глядя друг на друга через освещённое потусторонним светом кладбище. Но потом я внезапно понял: все остальные не просто смотрели друг на друга в дикой панике. Все они смотрели на меня (в дикой панике).
Гномы НОЛа, похоже, думали, что я запросто смогу придумать хорошее решение и мы мигом победим эту штуку. И в этот момент я возненавидел саму мысль о том, что я знаменит среди гномов. Мне казалось, что моё сердце вот-вот выпрыгнет из груди, как будто у меня никогда и не было волшебного говорящего топора или удивительных друзей, в любой момент готовых мне помочь, как будто всё, что у меня было, – это я сам. Я почувствовал давление чужих ожиданий, словно я ни с того ни с сего поднимусь и стану великим воином, великим лидером, как, предположительно, предвещала моя фамилия.
Я вспомнил, что друзья рассказывали мне о моём роде много месяцев назад, в ту самую ночь, когда я впервые встретил их и узнал, что я гном. Они сказали: «Ты происходишь из одной из самых отважных семей гномов, когда-либо существовавших». А потом они развлекали меня историями о том, каким необыкновенным был мой предок Мэддог Пузельбум, который вёл свои войска в сражения, когда численное превосходство было на стороне противника.
Хотел бы я сказать, что именно это подтолкнуло меня к действию. Что я почувствовал мужество, силу моей родословной и преисполнился решимости исполнить своё предназначение быть героем. Что я решил спасти всех и стать великим воином, которым все меня считали.
Но на самом деле моими действиями двигал чистый страх. Страх того, что я привёл сюда своих друзей и втянул их в неприятности только для того, чтобы узнать, как излечить моего отца. И теперь мне предстоит смотреть, как они страдают из-за этого. Мысль о том, что мои друзья могут пострадать (или даже хуже), пытаясь помочь мне, была страшнее всего, что призрак мог бы со мной сделать.
Так что к тому, что я сделал дальше, меня привело не мужество, а страх.
Я убрал Кровопийцу обратно в ножны, а затем встал и вышел на поляну перед склепом призрака.
«Что ты делаешь, Грегдруль?» – спросил Кровопийца.
Паническое беспокойство в его голосе показалось мне немного трогательным.
– Мари Лаво! – обратился я к призраку.
Она перестала метаться и посмотрела на меня.
– Позволь нам помочь тебе исправить то, что причиняет тебе столько боли! – крикнул я, усилием воли заставляя себя не отвернуться от отвращения или не сбежать в ужасе, когда она приблизилась ко мне, а её ужасное лицо исказилось в яростном рычании. – Мы можем помочь! Мы можем всё исправить!
Она остановилась передо мной, её сияющее лицо было всего в нескольких дюймах от моего. Дух она или нет, но от неё определённо пахло разлагающимся трупом, к которому я мог прикоснуться, протянув руку.
Её пылающие глазницы полыхнули жаром, который отразился в моих собственных глазах.
Полуночница открыла рот. Змея, которую я видел раньше, исчезла. Вместо неё изо рта призрака вырвался зелёный туман, скрыв её гниющее лицо. Он окутал меня, странно сладкий и пьянящий. Я закашлялся и вынужденно вдохнул странный этот туман.
А потом я упал на колени и закричал – боль была настолько ужасной, что её невозможно было выразить словами.
Глава 25
В которой оказывается, что мой боевой топор ещё и неплохой психотерапевт
Боль была не совсем физической.
Всё было гораздо хуже. Да, несомненно, мне было больно в самом привычном смысле слова. Мои лёгкие горели, как будто я только что вдохнул огонь. Мои кости дрожали внутри меня, как будто они пытались вырваться на свободу. Я корчился от физической боли. Но хуже всего было то, что я чувствовал в глубине своего сердца.
Это были безудержные страх и печаль, как будто всё это – еда, дыхание, жизнь – было совершенно бессмысленным. Будучи гномом, я привык в целом быть пессимистом. Но это было совсем другое дело, потому что гномы научились быть счастливыми, несмотря на столь разрушительное мировоззрение, использовать его, чтобы видеть хорошее во всём, даже в событиях, которые большинство людей считали бы плохими. Но это новое чувство, которое наслала на меня полуночница, было чем-то мне ранее неведомым. Как будто впервые в жизни я по-настоящему понял, что такое настоящая безнадёжность. Каково это на самом деле – просто хотеть умереть. Надеюсь, вам никогда не доведётся узнать это чувство.
Сперва я увидел, как мы с отцом, когда я был моложе, отправлялись в Чайна-таун, где он покупал редкие ингредиенты для чая. Затем я увидел его сейчас, бормочущего, извергающего бессмысленные ненужные никому советы. Потом я увидел себя кричащим на него в нашем старом магазине, как раз перед тем, как горный тролль разрушил это место, начисто стерев его с карты. Потом я увидел Эдвина, когда он отдал мне свой старый велосипед после того, как кто-то украл у меня всё, кроме рамы. Мы всё время играли в шахматы и говорили о космических исследованиях. Как мы смеялись во времена учёбы в ПУКах, когда однажды я пришёл в школу с карманами, набитыми беконом.
Затем я ощутил невероятную боль Эдвина, и это оказалось даже хуже всего того, что я мог себе представить. То предательство, с которым он столкнулся, когда я не послушался его и напал на офис его родителей. Боль, которую он почувствовал, когда узнал, что его родители погибли в битве, которую я затеял. Эдвин по-прежнему считал, что ответственность за всё произошедшее полностью лежит на моих плечах. И теперь, когда я познал его агонию здесь, на кладбище Сент-Луиса № 2, боль накатила на меня с удвоенной силой. Я закричал, потому что все страдания прошедшего десятилетия сконцентрировались в одной точке, пронзив всё моё существо и бросив меня в пучину чистой безнадёжности.
Наконец насланный призраком туман показал мне видение смерти моих друзей здесь, в Новом Орлеане. Всех до единого. Я должен был смотреть, как они гибнут один за другим, зная, что это моя вина. Что они оказались здесь из-за меня. И образы в моей голове были настолько яркими, что я начал думать, что, возможно, они реальны, что это вовсе не галлюцинации, а что мои друзья на самом деле прямо сейчас умирают передо мной, в то время как я катаюсь по земле, эгоистично упиваясь своими страданиями, и ничего не делаю, чтобы помочь им.
Но именно эта последняя мысль, наконец, заставила меня прийти в себя.
И я вновь вернулся в настоящее.
Вернулся к реальности.
Я увидел, что вокруг меня действительно бушует битва. Мои друзья бросали заклинания и атаковали призрака, когда он проплывал мимо, не обращая внимания на их тщетные усилия и извергая на них ещё больше своей боли в виде этого ужасного зелёного тумана.
