На этот раз я играл белыми, мы всегда менялись стороной. В последний раз Эдвин играл белыми и сокрушил меня, используя странную новую стратегию, которая, хотя сперва это трудно было представить, работала, независимо от того, кто её использовал.
На этот раз он играл гораздо серьёзнее, чем раньше. Он следовал книжным стратегиям и делал логичные, если не сказать консервативные ходы. С другой стороны, Эдвин редко играл дважды одним и тем же образом. Мой девиз в шахматах я унаследовал от отца: освой первый шаг, прежде чем переходить к большему. Но у Эдвина всегда была другая точка зрения: заставь противника теряться в догадках и исследуй всевозможные пути к победе – никогда не знаешь, на что наткнёшься.
В течение большей части игры мы непринуждённо болтали, как и просил Эдвин. Мы говорили о былых временах. Наши воспоминания о прошлом заставляли нас смеяться.
Например, мы вспоминали тот раз, когда не спали всю ночь и смотрели странное, но удивительно увлекательное корейское телешоу на Netflix о женщине-поваре и её боссе-женоненавистнике, в которого, как оказалось, она была влюблена. Всё началось с шутки: давай посмотрим один эпизод, просто из чистого любопытства. Но затем, прежде чем мы это поняли, мы провели целую ночь, смотря первый сезон. А к четвёртому эпизоду мы уже почти не смеялись над дрянным качеством сериала и сюжетом типичной мелодрамы, а просто наслаждались историей.
Или тот раз, когда пятого мая мы катались по городу на велосипедах в костюмах Санта-Клаусов, которые купил Эдвин. Мы несли огромные красные бархатные мешки, битком набитые гамбургерами из Wendy's, которые мы раздавали всем, кто соглашался их принять – что удивительно, почти никто не отказался. На самом деле мы опустошили наши сумки так быстро, что затем отправились в ближайший «Макдоналдс», чтобы вновь их наполнить, а затем и в местную закусочную под названием «Последний бой толстяка» для третьей заправки.
После того случая это стало своего рода традицией – мы делали то же самое пятого мая следующие два года. Правда, всякий раз мы меняли наш наряд. На второй год мы нарядились персонажами игры «Mario Kart» и катались на самодельных машинках оттуда же. А в третий раз Эдвин нарядился в гигантский пенопластовый костюм буррито, а я надел огромный костюм панды.
К сожалению, до четвёртого года оставалось всего несколько недель, когда наша дружба рухнула. Для этого года у нас в планах было несколько вариантов костюмов, включая двух грабителей-злодеев из «Один дома», Джейсона из «Пятницы, 13-е» и Майкла Майерса из «Хеллоуина».
Но наш разговор во время игры в шахматы не был полностью зациклен на прошлом. Мы также говорили обо всех забавных теориях, которые, как мы читали или слышали, люди придумывают, чтобы попытаться объяснить все странные вещи, связанные с магией, происходящие в последнее время. Одна из наших историй-фаворитов была связана с расой инопланетян, называемых рептилоидами, которые выглядели, как вы уже догадались, как гигантские ящеры. И была ещё одна, согласно которой всё это было заговором, организованным австралийским правительством, чтобы привлечь больше внимания к какому-то кризису с коалами.
Эдвин даже рассказал мне о положении дел в ПУКах. Когда умерли его родители, многие дети бросили школу – что было вполне закономерно, так как школу посещали в основном эльфы, и многие из связанных с ней семей впали в панику и всё ещё не полностью успокоились.
Примерно через тридцать минут после начала игры я посмотрел на шахматную доску и понял, что мы всё ещё шли наравне. Это меня шокировало. Я редко обыгрывал Эдвина, и даже все те шесть или семь раз, когда мне это удавалось, я был уверен, что это он позволил мне выиграть. И я не мог вспомнить, чтобы победил его или даже сыграл вничью, по крайней мере с конца шестого класса, хотя мы успели сыграть более сотни партий. Но здесь и сейчас игра близилась к завершению, а у меня всё ещё был шанс на победу.
Эдвин, должно быть, понял то же самое, потому что в этот момент почти все разговоры прекратились, и мы оба просто сосредоточились на шахматах. И хотя я добрался до эндшпиля, где, как мне казалось, я мог бы добиться хотя бы ничьей (король, три пешки и слон Эдвина против моего короля, трёх пешек и коня), он всё же сумел выиграть, проскользнув пешкой мимо моих фигур, чтобы создать новую королеву.
В этот момент я признал поражение, зная, что не смогу свести игру даже к ничьей.
– Ну, я впечатлён, – сказал Эдвин позднее, выглядя немного шокированным из-за того, как близко была ничья. – Мне показалось, ты говорил, что мало играл.
– Так и есть, – ответил я. – Да и играл я против моего друга Лейка, а он в шахматах, мягко говоря, не очень хорош. У отца всё ещё неплохо получается, но из-за приступов ему нечасто удаётся довести партию до конца.
– В любом случае ты действительно хорошо играл, – похвалил меня Эдвин. – И мне было очень весело. Это было именно то, что мне нужно. Спасибо, Грег. Я серьёзно.
Я молча кивнул.
И вот тогда я всё испортил.
В свою защиту скажу, что я этого не хотел. Всё началось довольно невинно. Я имею в виду, что мы играли в шахматы и шутили, как в старые добрые времена. И это действительно давало мне надежду на то, что нашу дружбу можно спасти. По какой-то безумной причине, это придало мне уверенности, чтобы снова заговорить о магии.
Так я и сделал. Я даже пересказал свой последний разговор с Пламялисом, поделившись с Эдвином его убеждением, что мы на самом деле не так уж сильно отличаемся, и тем, как это связано с его фантастическим видением лучшего мира. Я заметил, что это не так уж отличается от того, что мой отец говорил о магии.
– Я имею в виду, что мой отец всё ещё может быть прав, – сказал я. – Может быть, магия – это способ заставить остальных эльфов и гномов, людей и других существ увидеть истину. Способ понять, что мы все больше похожи, чем думаем. Что специфические различия между всеми нами бессмысленны, когда дело доходит до того, что действительно важно.
– Мы не расходимся во мнениях по этому поводу, – сказал Эдвин. – Только в вопросе достижения цели.
– Я думаю, что магия действительно способна на это, – сказал я. – Я имею в виду, что мы не можем знать наверняка, потому что никогда в полной мере не имели дел с волшебным миром.
– Ничего не выйдет, – возразил Эдвин. – Как я уже говорил, до сих пор магия приносила только смерть и разрушения. И станет только хуже, когда она вернётся полностью. Уже сейчас она достаточно сильна, чтобы воздействовать на небольшие области в течение ограниченных моментов времени. Но что произойдёт, когда освободится достаточно магии, чтобы заставить самолёты в полёте выйти из строя и упасть с неба? Ты об этом не думал?
Я отрицательно покачал головой.
Это был хороший довод. Но я всё ещё считал подобные мысли недальновидными. В конце концов, Эдвин подходил к этому вопросу с точки зрения современного мира. Но возвращение магии вызвало бы глобальные изменения во всём, что мы когда-либо знали. Скоро самолёты уже не будут разбиваться, падая с неба. Особенно если мы откроем миру правду, прежде чем дойдём до этого момента. Если мы запретим самолётам летать до того, как это произойдёт.
