– Ты можешь помочь перенести это в мою комнату?
Конечно. Логичное решение. Кристиан молча кивнул. По крайней мере, он будет спокоен за ее жизнь, ей не придется подниматься и спускаться по скрипучей и шаткой лестнице.
Он спрятал телефон в карман. Стало гораздо темнее. Все же свечка мало спасала. И к тому же была опасна. Но Элиза поставила ее в напольный подсвечник и стала бродить по чердаку. Только сейчас Кристиан заметил, что на ней надета длинная ночная сорочка, поверх накинута шаль, которая являлась изящным аксессуаром и не портила облик девушки. Элиза прошла к панорамному окну, и Крис отчетливо увидел ее силуэт в лунном свете. Свеча даже не нужна, он только сейчас это понял.
Света и так достаточно.
Элизабет. Лунный свет манил подойти к ней. Наваждение. Ее легкость и красота, ее распущенные волосы, запах которых он не мог забыть. Элизабет. Она так близко и так далеко.
Кристиан пытался взять себя в руки, глубоко дыша, отвлекаясь на мольберт. Но взгляд все равно возвращался к девушке, которая стояла возле окна.
– Мы идем?
Если он еще задержится здесь на минуту, то кинется к ней и обнимет. А она с размаху влепит ему пощечину, которая приведет его в чувство.
– Да. – Элиза отошла от окна.
Так хотелось ее попросить стоять там и любоваться луной. Почему он не художник? Нарисовал бы такую картину.
– Я возьму табуретку, а ты мольберт.
Кристиан так и сделал. Деревянный мольберт оказался тяжелым.
Они не торопились. Напоследок Элиза оглянулась. Она хотела попрощаться с луной, но ее внимание привлек странный силуэт. Это длилось пару секунд: похоже, кто-то быстро скользнул в другую часть чердака.
Стало жутко, захотелось быстрее захлопнуть дверь, но взгляд переместился к небу, которое виднелось в окне. Облака временами закрывали луну. Элиза кивнула. Наверное, она испугалась тени от бегущих облаков. Определенно.
Элиза захлопнула дверь и стала спускаться по лестнице, понимая, что просто нашла оправдание. Тень от облаков не елозит по полу.
Она догнала Криса, который нес мольберт. Свеча догорела, но они уже были в коридоре.
Мольберт был занесен в ее комнату, и Кристиан впервые оказался в мире Элизабет. В ее личном пространстве. Здесь было уютно, приятно пахло духами. Ее запах. Кристиан стоял завороженный, забыв про то, что держит тяжелый мольберт.
– Я думаю, что его лучше поставить сюда. – Элиза указала на дальний угол комнаты возле окна, отвлекая Криса от разглядывания постели.
Она была не заправлена, и Элизабет слегка засмущалась.
– Прости за бардак, я не ждала гостей.
Он хотел сказать, что не гость, но осекся. Именно гость. И не только в этом отеле, но и в ее жизни.
Крис поставил мольберт туда, куда указала Элиза. Она подошла и провела пальцами по гладкому дереву, потом перевела взгляд на окно – идеально.
– Когда ты приступишь к написанию картины?
Кристиан думал, что она прямо сейчас прикрепит лист бумаги к мольберту, достанет краски и кисти, нальет в стакан воду… Но Элиза наградила его странным удивленным взглядом.
– Когда будет вдохновение. Я не прикасалась к краскам много лет.
– Вас познакомить? – утрировал он, желая получить рисунок уже сейчас.
Но, видимо, на это уйдет много времени, она была права.
– Не надо, – натянуто улыбнулась Элиза, – спасибо, что помог с мольбертом.
Вот и намек на то, чтобы он ушел. Оставил ее один на один с красками и кистями. Ей надо дождаться вдохновения. Жаль, что она получает его только одним способом.
Кристиан побрел к двери. Надо ложиться спать, но уснет ли… Еще раз взглянул на постель Элизы и обернулся.
– Не за что. Спокойной ночи. – И вышел, затворив за собой дверь.
А Элизабет снова перевела задумчивый взгляд на мольберт. Здесь не хватало прикрепленного чистого листа.
Готова ли она снова впустить в свою душу яркие краски? Сможет ли окунуться в то безоблачное прошлое, которое прервалось трагедией, приключившейся с Элизой в охотничьем домике? Ощутит ли она себя ребенком без проблем и забот? С единственным желанием: смешивать цвета и наносить их на бумагу. Готова ли она стать прежней Элизабет?
Девушка еще долго смотрела на пустой мольберт, боясь шевелиться. Она встретила рассвет, повернувшись лицом к окну. Как только лучи осветили комнату, она открыла сумку – подарок Кристиана. Достала рулон ватмана и развернула. Белизна бумаги так и манила погладить ее рукой, а потом нанести краску. Элиза даже поняла, какие цвета хотела бы увидеть: зеленый и бледно-голубой. И опять она подумала о Кристиане. Он стоял под водопадом с опущенной головой. Струи ударяли его по щекам и спине, но он терпел боль.
Идеально! Разве там нужна девушка? Зачем? Это еще оставалось загадкой.
Элизабет прикрепила лист ватмана к мольберту и дотронулась кончиками пальцев до белого листа. Затем перевела взгляд на окно, взглянула на небо и утреннюю дымку – туман поднимался и создавал свою картину. Природа тоже пишет. Значит, и Элиза сможет. Вот только соберется с силами и приступит.
Но сперва надо разложить краски. Вынув их из сумки, она ахнула: Кристиан купил самые лучшие. Они стоили бешеных денег, Элиза точно знала цены на профессиональную акварель. Как он узнал, что именно этими красками она когда-то писала картины? Даже их запах…
Она понюхала солнечную краску и улыбнулась. Желтый всегда приносил рисункам теплоту. А зеленый – покой с легким ароматом травы и леса. Голубой – цвет свободы, словно пропитанный соленым морем. Даже у черного есть запах: он пахнет сырой землей после того, как весной в окрестностях темнеют поля. А от белого цвета веет чаем и домашним уютом. Почему? Очень просто. Когда все вокруг белое от снега, горячий чай с нотками имбиря и корицы собирает вместе всю семью. И это самое уютное время.
Любая краска имеет запах, а когда они ложатся на бумагу, картина будто оживает.
Элизабет взяла кисть и провела по мягкой ворсине пальцем. Так хотелось ее окунуть в зеленый цвет, наверное, она начнет с аромата цветов и травы и перейдет на влажный запах водопада.
К завтраку она не спустилась, еще долго ходила по комнате от окна к мольберту с кистью в руке и мысленно представляла то, что изобразит. Но первый мазок оказался еще сложнее – она стояла с протянутой кистью напротив белого листа и боялась его коснуться. Но так хотелось снова погрузиться в транс, проводить линии и не замечать время.
Наконец Элизабет провела кистью с зеленой краской, оставляя след и любуясь им. Это был обычный мазок, ничего не значащий для обычного человека. Но для художника, который не работал много лет, он стал очень важным шагом.
– Элиза, ты не спустилась к завтраку, – постучала в ее комнату мать, и девушка отпрянула от мольберта.
