– О боже, ты опять начинаешь, да? – сказал он, уже злясь.
– Что? Почему?
– Послушай, Амели. Я не могу проводить с тобой каждую минуту своего гребаного времени – это было бы странно.
Группа, как всегда, делила между собой тарелку чипсов и изо всех сил притворялась, что не слушает наш разговор.
– Я рада, что ты пишешь песни, – запротестовала я, чувствуя, что краснею. – Никогда не говорила, что не рада.
– Но я вижу это по твоему лицу. Ты иногда такая жалкая.
Ай.
Ай-ай-ай-ай-ай.
Парни ели чипсы и не смотрели на меня. Они все достали телефоны и сделали вид, что погружены в происходящее на экранах.
Риз продолжал:
– Извини, я не это имел в виду. Ну же! Это была шутка. Ты что, не понимаешь шуток? Слушай, я сказал только потому, что это немного странно, тебе не кажется? Почему у тебя нет друзей? Это так давит на меня – видеть тебя все время.
«Но ты же не видишь меня постоянно», – подумала я. На самом деле, ты не проводил со мной время вне колледжа уже больше недели.
Я сохраняла нейтральное выражение лица, потому что не хотела плакать. Только не здесь, на глазах у всех. Только не снова. Он находил меня такой отвратительной во время плача.
– Я же сказала, все в порядке. – А затем наклонилась и попыталась непринужденно поцеловать его.
– Фу, Ам, у тебя изо рта воняет! – Риз отстранился и засмеялся, протягивая руку, чтобы схватить чипсы, в то время как я осталась в том же положении и позволила унижению пропитать меня.
У меня нет друзей и личной жизни, изо рта воняет, и даже мой парень не хочет видеть меня, потому что я такая жалкая.
Ненависть к себе подобна змее, которая ест собственный хвост. Она подпитывается сама собой – бактерии порождают больше бактерий, пока инфекция не выходит из-под контроля. Я действительно начала ненавидеть себя в те недели после Шеффилда. Потеряла всех друзей. Потеряла всю свою уверенность. А почему бы и нет? Риз твердил мне, что я жалкая. Он заставил меня чувствовать, что общается со мной только из сострадания. Начал говорить гадости в тех редких случаях, когда я оставалась с ним наедине. Похлопывал меня по животу и спрашивал: «Сколько булочек ты съела тогда в Шеффилде?», а потом называл меня тряпкой, когда я расстраивалась. И, наконец, становился все более грубым, когда мы занимались сексом – даже называл меня шлюхой.
– Риз, – сказала я, накрывая свое отвратительное тело его одеялом, – мне не нравится, когда ты называешь меня шлюхой во время секса. Никогда не нравилось, правда.
– Я не называл тебя шлюхой!
– Ты это сделал. Прямо сейчас.
– Нет.
Он встал и натянул джинсы.
– Тебе опять что-то послышалось? – Когда Риз повернулся, на его лице была улыбка. Он наклонился и нежно поцеловал меня в губы. – Слышать голоса – это первый признак безумия, моя маленькая сумасшедшая кукушка. – Еще один поцелуй, очень сладкий. Затем он достал телефон. – Черт, группа вот-вот приедет на репетицию. Тебе лучше уйти.
Поэтому я собрала свои вещи и сделала вид, что не возражаю против того, что меня больше не приглашают на репетиции. Притворилась, что мы чудесно провели время.
– Люблю тебя, – пискнула я, когда он вытолкал меня за дверь.
– Ага, шлюха, мне все равно.
Я ахнула, а Риз засмеялся и погрозил мне пальцем.
– Вот теперь я действительно сказал это.
Он шутил так убедительно, что я начала задаваться вопросом, действительно ли он произнес это в первый раз? Боже. Может, я действительно схожу с ума? Бедный Риз, тянет на себе такую жалкую сумасшедшую.
Я действительно чувствовала себя обузой. Перестала пытаться с кем-то разговаривать, потому что просто решила, что это никому не нужно. Перестала быть приветливой со своими родителями, которые постоянно спрашивали меня, что случилось, почему я так себя веду и куда делась их милая дочь.
Риз был единственным, кто общался со мной, но даже он не хотел, чтобы я была рядом слишком подолгу. Сумасшедшая, жалкая я.
Змея моей ненависти к себе продолжала пожирать саму себя. Я была такой дерганой, нервной и переполненной отвращением к себе, что почти не винила его за желание проводить так много времени с Иден.
* * *
Здесь, в кабинете, я качаю головой, потому что впервые за сегодняшний день думаю об Иден. Она знает о твоем сообщении? Или о том, что ты провожал меня в школу? Ты с ней хотя бы расстался?
Бьюсь об заклад, если у нее есть какие-то подозрения, ты называешь ее сумасшедшей. Как меня.
* * *
– Это Иден, – сообщил он на следующий день, подводя ее к столу и представляя группе. Она обошла вокруг, обнимая и похлопывая всех по плечам.
– Приветствую вас, земляне, – сказала Иден, смеясь над собственной шуткой.
Я сразу же возненавидела ее. В ней было все, чего не было во мне – классная, остроумная. Пирсинг в носу, рваные джинсы и эта красная футболка с широкими рукавами. Кто может носить красное, не теряясь на его фоне? Я знаю, кто. Иден.
Меня, конечно, представили последней.
– Это моя девушка, Амели, – практически пробормотал Риз, указывая на меня, прежде чем плюхнуться на стул по другую сторону стола.
Она без особого энтузиазма помахала мне.
– Привет, – сказала я, изо всех сил стараясь выглядеть милой. – Приятно познакомиться.
– Мне тоже. Я видела, как ты выиграла шоу талантов. Ты действительно хороша. – Мне не показалось, что это был комплимент. Иначе бы Риз так не усмехнулся в ответ на ее слова.
Я продолжала, решив быть примером хорошей девушки.
– Значит, ты тоже пишешь песни? Я не видела тебя в музыкальных классах.
Она закатила глаза.
– Боже, нет. Я думаю, что изучение музыки разрушает ее. Понимаешь? Я занимаюсь философией, экономикой и фотографией. – Иден легко села, и парни отодвинули свои стулья, чтобы освободить место.
– Никто не может анализировать музыку. Я имею в виду, это искусство. Кто стал настоящим художником, написав эссе об искусстве?
– Именно это я и пытаюсь сказать. – Риз наклонился вперед. Между тем, моя ревность была настолько ядовитой, что если бы я плюнула, то прожгла бы дыру в столе. – Знаю, что я хороший композитор, – продолжил Риз, – но эта шлюха миссис Кларк продолжает ставить мне тройки, объясняя это тем, что я не соответствую критериям оценки. Писал ли Джон Леннон песни, которые следовали списку долбаных критериев?
Роб взял последнюю чипсину.
– Ты сейчас сравниваешь себя с Джоном Ленноном, Риз? – перебил он. – Это адекватно. Абсолютно адекватно.
– Да пошел ты!
– Успокойся, приятель, – сказал Роб. – Я просто пошутил.
