Дед волновался, озирался затравленно и умоляюще смотрел на Максима. Но говорил, хоть и сбивчиво, повторяясь и в запале проглатывая слова. Максим старика не перебивал и наводящими вопросами не отвлекал, все было понятно и так. То, что говорила Римма Михайловна, получило подтверждение от независимого свидетеля, да еще и обросло дополнительными подробностями. Директор богоугодного заведения оказался предприимчивым деловым человеком и эффективным собственником. Оказавшиеся в его распоряжении базу и ресурсы господин Гузиков использовал с выгодой для себя и своих близких. Из того, что успел выяснить сам, со слов бабки и перепуганного старика, Максим сделал два вывода. Первый: два новых корпуса занимает гостиница, третий, менее удобный, поделили пополам. Половину отдали под бордель, во второй половине живут старики. Для этого их пришлось уплотнить – загнать в тесные неудобные помещения по восемь-десять человек. И второй: хозяйство получилось большое, и Гузикову понадобились помощники. Он пристроил на работу всех своих родственников – жену, тещу, сестер жены, их мужей и детей – все строго по штатному расписанию. Главный бухгалтер, экономист, специалист по социальной работе, диспетчер, заведующий складом, дворник, заведующая хозяйством – все должности занимали «свои», брать людей со стороны директор справедливо опасался. Так, тетка из столовой оказалась сестрой жены Гузикова, а неведомый Кирюша – ее мужем и, по совместительству, заместителем директора по общим вопросам. Именно он следит за стариками, второй заместитель надзирает за семейным бизнесом – ночлежкой и гостиницей. А благообразная мымра в платочке на ресепшен гостиницы – это жена племянника Гузикова. Оба зама безвылазно сидят на территории и «в случае чего» являются по первому зову персонала разруливать ситуацию.
Всего получалось трое, считая самого Гузикова. Но все оказалось не так просто, у директора был еще один заместитель, первый и самый главный. Дед вовсю распинался дальше и выкладывал Максиму все, что знал сам и слышал от других. Из всего вороха фактов, жалоб и эмоций Максим уловил для себя кое-что важное. Гузиков выполняет функцию прикрытия, а делами заправляют его родственники. Сам господин директор и его первый заместитель появляются в доме престарелых очень редко – процесс налажен, деньги от паломников и борделя поступают исправно, система отрегулирована и сбоев пока нет. Если не считать мелких неприятностей, как то – смерти стариков.
– Бывает, – шепотом сообщил старик, – раз в полгода обязательно кто-нибудь да помрет. А этой весной уже два случая было, старик один, но он уже совсем плохой был, и бабушка. Неделю назад.
Максим отвернулся, чтобы скрыть улыбку, посмотрел, как по поверхности воды в огромном пруду идут круги от капель дождя. Объявить человека мертвым – отличный способ скрыть побег. И если тот дед, царство ему небесное, отправился на тот свет от естественных причин, то бабушка пока живее всех живых.
– Вранье, – заявил Максим, – брехня все это. Жива она и здорова.
– Да? – Дед даже подался вперед. – Правда? А откуда…
– От верблюда, – оборвал старика Максим, – ты мне вот что скажи – вы почему молчите? Жаловаться пробовали?
Вопрос идиотский, ответ на него Максим знал заранее и в ожиданиях не ошибся.
– Боимся. Нам идти некуда. Думали, может, начальство какое приедет, так мы ему расскажем, – сразу съежившись, прошептал дед.
Куплено давно все начальство, на корню куплено. Гребет, гребет трясущимися руками все, до чего может дотянуться под крики: «Детям! Все детям, ничего себе!» Хорошо бы всех этих дочек, внучек и жучек, ради которых папаньки уже и свой гнилой ливер продали, уложить ровными рядами в мать-сыру землю, слой за слоем, слой за слоем, с чавканьем, хрустом и копошением червячков в восковых ноздрях… Но приходится прикидываться добрым и порядочным, отворачиваться и проходить мимо, понимая, что патронов на всех не хватит. Максим смотрел на старика, а тот снова разошелся, говорил, говорил что-то, взахлеб, как ребенок и даже топал ногами. Вот она, обеспеченная старость, не приведи, господи, дожить в России до таких лет. Обеспеченная старость по определению может быть только у тех, кто ее сам себе обеспечил. Но чтобы обеспечить себе старость в нашей стране, нужно много воровать, что само по себе грешно и вообще чревато. Но если ты не будешь воровать, то в конце жизни государство просто наплюет на тебя, и подохнешь ты в нищете как собака. Дилемма, блин.
Старик не унимался и продолжал вещать, как дорвавшийся до аудитории ворон. Максим к словам деда особо не прислушивался, поглядывал по сторонам, высматривал в зарослях Кирюшу. Но все было по-прежнему тихо, мокрые макушки бурой травы не двигались, только плеснула хвостом по воде пруда большая рыбина.
– Дом сгорел, мы на улице остались, а Светку сразу милиция забрала. Потом в гостинце нас поселили, туда к нам пришли из собеса и сказали – Светку в тюрьму, ее мальчишку в детдом, а меня сюда.
– Кто пришел? Куда? – переспросил Максим. Он не понял ничего – дед говорил то ли о своих беспутных родственниках, то ли о бывших соседях. Но вдаваться в подробности было уже некогда – со стороны забора донеслись крики, но слов различить не удалось – было очень далеко. Максим не сводил с мусорки взгляд – забор находился именно в той стороне, и там явно что-то происходило.
– Я же говорю, из исполкома пришли, из опеки и попечительства – это они там решают, кого куда, – повторил старик, – они и документы в суд передают. Пацана, сказали, в приют сначала сдадут, а уж потом в детский дом, а меня…
– Куда сначала, куда потом? – переспросил Максим, но тут же сам скомандовал старику замолчать. Топот, хруст и мат отчетливо слышались в сыром воздухе – через заросли с грацией кабана ломился Кирюша. С руганью и угрозами он пер к помойке и на ходу предсказывал деду большие проблемы в недалеком будущем.
– Так, дед, слушай сюда. Иди и жди его там. Да не трясись ты, ручонки у него коротки, не тронет он тебя. Не успеет. Стой на месте, пока он к тебе близко не подойдет. Давай, пошел, дедуля, пошел, – Максим подтолкнул старика вперед по тропинке, а сам прыгнул в бурьян. Бегом обогнул свалку по высокой траве и оказался у Кирюши за спиной. Похожий чем-то на воблу – такой же сухой, скрюченный и костлявый мужик – остановился у вмурованных в груду отбросов контейнеров. Потоптался, озираясь по сторонам, заткнулся ненадолго, но вопли быстро возобновились – Кирюша увидел жертву. Дед мелкими шажками очень медленно поднимался по тропинке от пруда вверх и косился по сторонам. Он сделал шаг, потом еще один, остановился и застыл столбом на месте. «Иди, дед, иди, не бойся» – Максим замер в бурьяне, подобрался перед прыжком. Кирюша же активизировался, при виде беззащитного старика у мужика открылось второе дыхание. Озверевший заместитель директора пронесся мимо и даже вытянул руку, чтобы схватить беглеца за грудки. Максим выскочил из зарослей, догнал Кирюшу и дернул его за полу короткого, до колен, пальто. Дед сначала отшатнулся, но, увидев Максима, вытаращил глаза и бежать передумал. Кирюша завертел головой, дернулся, но это была уже агония мухи в липкой паутине – лапки и крылышки запутались в тонких нитях, и вырваться насекомому уже не поможет никакая сила. Кирюша пытался шевелить верхними конечностями и слабо попискивал, но без толку. Максим еще в прыжке, подсунул свои руки под руки «оппонента», ладонями надавил ему на шею, а локтями сжал Кирюше ребра, и держал теперь, как в капкане, не давая оппоненту поднять головы.
