– Еще раз, – Максим смотрел на карту и мельком – на Рыжикова. Тот кивнул обреченно и махнул Большакову рукой – давай, мол, повторяй еще раз.
– Мне позвонил Антон, сказал, что Настя вышла, чтобы купить журнал, и долго не возвращается. Он уже обошел площадь, но Насти там не было. Я приехал минут через пятнадцать после его звонка, но нашел только пустую машину и позвонил остальным. Мы вместе обошли все еще раз, добрались до оврага. Уже стемнело, мы продолжили поиски, осмотрели там все, прочесали гаражи, но никого не нашли. В полицию пока не обращались. Я уверен, что это похищение с целью выкупа, и считаю, что надо ждать звонка с требованиями. Они назовут сумму и место, мы подъедем и решим этот вопрос. Надо ждать. – Большаков замолк, глянул с ненавистью на Максима и отвернулся к окну.
– Прошло три дня, а звонка от похитителей еще не было, – повторил Максим, – и я не думаю, что вы его дождетесь. Более того, я считаю, что время упущено. Этим людям деньги не нужны.
– А что тогда? Что им от меня нужно? – взвился Рыжиков, и Максим увидел красные с желтыми прожилками белки его глаз. Да, хреново выглядит господин директор «Стройсервиса», третья ночь без сна красоты ему не прибавила.
– Все, что угодно. Этот дом, например, фирма, машина, собаки. Все, что угодно, – повторил Максим.
– Глупости! – снова встрял Большаков. – Ерунда все это. Деньги – вот их цель. Надо ждать.
– Ждите, – Максим уселся на стул верхом и положил подбородок на обитую светлой тканью спинку, – я вам указывать не могу.
Пауза затянулась. Большаков преданно пялился на хозяина, Рыжиков уставился на фотографию дочери на столе перед собой, Максим смотрел в окно кабинета хозяина дома. Отсюда, с третьего этажа особняка, отлично просматривались крыши многоэтажек – дом Рыжикова находился в пригороде. Но сам хозяин появлялся здесь редко, он постоянно обитал в городской квартире или в офисе на «объекте», стройке века – второй очереди ГАЭС. Выигранный подряд на строительство котлована сулил в будущем безбедную легкую жизнь не одному поколению семейства Рыжиковых, да и в настоящем они не бедствовали. Настя была его дочерью, единственным ребенком в семье, и все дивиденды с нажитого непосильным отцовским трудом предназначались ей. Но девочка исчезла три дня назад, и безутешный отец рвал и метал, но уже из последних сил. Зазвонил мобильник, Рыжиков убрал руки от лица, посмотрел на экран и взял телефон в руки.
– Да? Да, завтра. Главбуху отнеси, она в курсе, я ей звонил. А сам не соображаешь? Я за что тебе зарплату плачу? – рявкнул Рыжиков в трубку. Он орал еще с минуту или чуть больше, потом нажал «отбой».
– Придурки беспомощные, – пожаловался он Большакову, и тот прогудел в ответ что-то сочувственное и предложил:
– Ну, хочешь, я туда съезжу, проконтролирую – как да что.
– Нет, ты мне здесь нужен, – отказался Рыжиков, – сам поеду. А вы тут подумайте, что можно сделать.
– Мне на место надо съездить, посмотреть, – заявил Максим.
– Тебе сказано сто раз – я там был, сам прошел от площади через овраг и до гаражей, два раза. Она там не появлялась и водитель тоже, – не поворачивая головы, ответил ему Большаков.
– Хорошо, – покладисто согласился Максим, – нет так нет, как скажешь. А подруги, друзья, одноклассники – они что говорят?
– Ее в тот день после школы никто не видел, – хором отозвались Рыжиков и Большаков.
Разговор снова зашел в тупик, но Максим уже догадывался, каким будет следующий ход Рыжикова. И не ошибся – тот поерзал на стуле, порылся в ящиках стола, покрутил в руках дорогущий мобильник и наконец решился:
– Анатолий Дмитриевич, теперь ваша очередь раскрыть карты. Вот тезка ваш, – Рыжиков указал телефоном в сторону набычившегося Большакова, – вам все поведал, как на духу. Ваша очередь. Что привело вас в детдом, что вы там обнаружили? Поймите, если эта информация поможет мне найти Настю, отсюда вы выйдете очень богатым человеком. Очень богатым, – последние слова Рыжиков произнес так, словно говорил с умственно отсталым ребенком.
«Я тебе сам заплачу». Максим выпрямился на стуле, побарабанил пальцами по деревянной спинке.
– Там ее точно нет. Я фотографии видел.
– Какие фотографии? Чьи? – не понял Рыжиков.
– Фотографии детей, девочек, от десяти до тринадцати лет. Мне была дана ориентировка на ребенка этого возраста. Я прикинулся клиентом, заплатил директору и получил портфолио детей, если это можно так назвать. Насти среди них нет, можете мне поверить, – пояснил Максим.
Рыжиков из его рассказа ничего не понял. Он беспомощно смотрел то на Большакова, то на свой мобильник, словно ждал звонка от сведущего в таких делах человека. Но выключенный телефон безмолвствовал, и Рыжикову стало страшно.
– Анатолий Дмитриевич, прошу вас, я не сплю уже третью ночь, мне не помогает ни снотворное, ни успокоительные. Какое портфолио, чье, зачем?
Большаков попытался что-то вякнуть, но Рыжиков знаком велел ему замолчать.
– Фотографии детей-инвалидов, их используют в качестве сексуальных рабов. Директор интерната, ее фамилия Боброва, организовала в детдоме что-то вроде притона и за плату предлагает всем желающим воспользоваться детьми. И по ее словам я понял, что таких желающих немало. Бизнес процветает, деньги она берет неплохие, и я уверен, что многие сотрудники интерната в доле. А кто не в доле, тот молчит, так как боится потерять работу. Еще мне удалось узнать, что в интернате высокая детская смертность. Умерших хоронят на соседнем кладбище, я сам видел таблички с фамилиями на детских могилах. При этом смерть не регистрируется, и «мертвые души» продолжают приносить прибыль директору интерната и после своей смерти. Это все, что мне удалось выяснить, дальше меня прервали ваши люди.
Рыжиков молча выслушал Максима, помолчал и обратился уже к Большакову.
– Боброва, Боброва – я ее помню. Я ей денег еще приказал перевести, как благотворительную помощь. Перед Пасхой что ли, ты не помнишь? Вот же тварь, я этого так не оставлю!
– Ага, перед Пасхой, полтора месяц назад, – подтвердил Большаков, и синхронно с Рыжиковым, набожно перекрестился. Максим посмотрел на обоих, потом в окно.
– Адресок детдома кто подсказал? – Большакову не терпелось проявить себя перед хозяином.
– Суббота, из областной опеки. И сумму сама назвала, я не торговался, – ответил Максим, скрывать ему было нечего.
– Вот паскуда, – отозвался Большаков, – ты смотри, что творит! Серег, ты ее помнить должен – ноги кривые, шея волосатая, я тебе ее показывал на приеме! Мы еще поспорили, что это переодетый мужик!
– Помню, – вздохнул Рыжиков, – мужика переодетого помню. Она же от меня ни на шаг не отходила, пока я ей благотворительную помощь не пообещал. И перечислил ведь, и сумма немаленькая была. Охренеть можно.
– Можно. Я когда к ней сунулся, ну, после того, как план с тобой согласовал, так она еще и с меня денег содрать попыталась. Тайна, говорит, охраняется государством. – При слове «государство» Большаков проржал коротко, но быстро осекся.
