Я заметил, что среди всех прохожих Настя самая красивая. А я, пожалуй, самый угрюмый.
Настя купила мороженое и, съев половину, сказала, что хочет выпить.
Я привел ее к «Ахмету». Настя уселась за столик в углу, тот самый, который в прошлый раз выбрал я.
Мы выпили. Помолчали. Пора было что-то сказать.
– Так не бывает, Настя. Я не могу вести эту тему. Такого. Просто. Не может. Быть.
У меня появилась идиотская привычка – чеканить слова. И еще одно. Я заметил, что мы, как дикари, не называем случившееся ни убийством, ни преступлением. Ходим вокруг да около, а словами не называем. Табу. Не хочу быть дикарем. Убийцей – куда ни шло, но не дикарем.
– Я не могу пиарить собственное преступление. Так не бывает.
– В жизни всякое бывает, – сказала Настя и рассказала историю.
Рассказ Насти
Записан по возвращении домой из кафе «У Ахмета», где было заказано 400 граммов коньяка «Бастион», 400 граммов коньяка «******», 400 граммов коньяка «***», две литровые упаковки вишневого нектара, а также четыре шоколадки «Твикс».
Петр Степанович служил в зоопарке. Коллеги его уважали, и звери тоже жалоб не имели.
Утром Петр Степанович приходил на службу и говорил:
– Здравствуйте, коллеги.
– Здравствуйте, Петр Степанович, – отвечали коллеги.
А вечером Петр Степанович, наоборот, говорил:
– До свидания, коллеги.
А коллеги в свою очередь отвечали:
– До свидания, Петр Степанович.
Со зверюшками Петр Степанович разговаривал охотнее, и мы его хорошо понимаем. А вот понимали зверюшки или нет – этого мы не знаем и, честно говоря, мало интересуемся.
Утро не предвещало ничего плохого. Петр Степанович по обыкновению сказал супруге:
– Здравствуйте, супруга.
И супруга со своей стороны тоже поздоровалась.
Зато на службе стоял такой бедлам, что коллеги даже забыли сказать:
– Здравствуйте.
Директор долго тряс руку Петра Степановича и говорил:
– Поздравляю.
Остальные тоже поздравляли, а электрик Федя даже похлопал Петра Степановича по плечу, что было уже и лишним.
– Вы оказались правы, – произнес, наконец, директор первую осмысленную фразу.
Петр Степанович подумал, что обвалился вольер для кабанчика или удав издох от стесненных жилищных условий.
Но случившееся превзошло самые смелые ожидания. Самка дикобраза спарилась с бобром. Это было настолько невероятно, что счастливых молодоженов упросили прилюдно повторить эксперимент. Они охотно откликнулись и публично опровергли устоявшиеся в науке представления о невозможности подобного рода страсти.
Петр Степанович торжествовал. Он уже давно опровергал эти устаревшие представления, но исключительно в теории.
– Почему не может быть? – спрашивал Петр Степанович. – Очень даже может. Ровным счетом ничему это не противоречит.
Коллеги не спорили, но и не разделяли его убеждений. И временами находили их подозрительными. А электрик Федя прямо говорил:
– Кому какое дело? Пусть каждый – с кем хочет. Кому какое дело?
И вдруг – такой триумф для Петра Степановича. Долгожданный. Выстраданный. Научно обоснованный.
Петр Степанович суетился, объяснял, хватал коллег за рукава пиджаков, свитеров и блузок. Надоел, честно говоря. И, когда он попросил директора отпустить его пораньше, директор с облегчением отпустил.
– Энтузиаст, – сказал директор вслед Петру Степановичу. – Ценный кадр. Можно подумать, дикобразиха ему дала, а не бобру.
Окрыленный Петр Степанович влетел в квартиру и с порога закричал:
– Поздравь меня, супруга.
– Поздравляю, – сказала супруга. – Только я от тебя ухожу.
Петр Степанович ничего не слышал. Он схематически начертил на листе ватмана дикобразиху, а сверху – бобра и разъяснял супруге свое несколько порнографическое творчество, впрочем, в весьма корректных выражениях.
– Ты меня слышал? – спросила супруга. – Я от тебя ухожу. Я полюбила другого.
Петр Степанович остолбенел. Его лицо приняло совершенно бессмысленное выражение, а через несколько минут потеряло даже его. Никакого выражения не осталось на лице Петра Степановича. Он вжался в стул и сократился как минимум вдвое. Супруга накапала ему корвалола. Петр Степанович с омерзением выпил.
– Кто он? – спросил Петр Степанович.
– Федя, – ответила супруга.
– Какой Федя?
Задавая вопросы, Петр Степанович имел столь отрешенный вид, что было ясно: он спрашивает потому, что надо же в такой ситуации что-то спрашивать.
– Федя, – повторила супруга. – Ваш электрик.
Петр Степанович вспомнил Федю, его грубые руки, грязь под ногтями, рыжие усы и полное безразличие к проблеме скрещивания особей разных видов.
«Пусть каждый – с кем хочет. Кому какое дело?» – вспомнились Петру Степановичу Федины слова. Только теперь до него дошел их зловещий смысл. Благородная ярость закипела в его душе. Он встал, увеличившись как минимум втрое.
– Не бывать этому! – воскликнул Петр Степанович и ударил кулачком по столу.
– Давай без истерик, Петр Степанович, – сказала супруга. – Мы же интеллигентные люди.
В ее голосе явственно ощущалось безразличие. Петр Степанович понял, что для супруги уже все решено, что она уже причалила к другому берегу и в последний раз оглядывается на берег оставленный, то есть на него, без жалости и сожаления.
– Федя… Федя… Федя… – бессмысленно твердил Петр Степанович и вдруг закричал.
Первый раз в жизни закричал: – Так не бывает! Этого не может быть!
– Почему не может быть? – спросила супруга. – Очень даже может. Ровным счетом ничему это не противоречит.
Собрала вещи и ушла. Навсегда.
Добрый Петр Степанович сделался упрямым и сварливым научным работником. Грустно видеть, когда юноша теряет лучшие свои надежды и мечты, хотя есть надежда, что он заменит старые заблуждения новыми, не менее сладкими… Но чем их заменить в лета Петра Степановича? Поневоле сердце очерствеет и душа закроется…
А дикобразиха, кстати, бобра бросила. Говорят, не сошлись характерами.
VIII
Наутро раздался звонок в дверь. Я открыл.
