Непререкаемый молча смотрел на них со своего возвышения.
Смотрел Тхваргхел, лёжа на стопке честно заслуженных наградных ковриков.
Говорят, кое-где в шо-ситайнской степи до сих пор разрешали незамиримые споры
между соседями, а то и целыми кланами, устраивая Божий Суд – битву лучших
собак. Кто вскормил сильнейшего кобеля, тот, стало быть, и достойнейший. С тем
пребывает Правда Богов…
…И настал миг, когда Волку показалось, будто удача была
всё-таки на его стороне. Поднявшись в очередной раз на дыбы, Старый начал
словно бы подаваться, клониться назад. Зрители зашумели, и сердце Волка
взлетело. Никак брал своё нерастраченный напор Молодого? Или у Старого
притомились, начали разъезжаться дрожащие от напряжения задние лапы?..
Тёмно-серый пёс медленно запрокинулся…
Начал падать навзничь, уступая белому в чёрных тенях
супротивнику…
…Но не упал. В последний миг извернулся – и прочно, как
врытый, встал на все четыре сильные лапы. Когда он успел взять Молодого за
меховой воротник, никто из зрителей не углядел. Однако – успел. И Молодой,
рухнувший сверху, перелетел, перекатился через его спину, потеряв равновесие и
извиваясь в воздухе, точно подброшенный кот.
– Во! – повторил Винойр восхищённо. – Вон оно
где, наше кан-киро!..
Волк не услышал. Для его обострённого восприятия всё
происходило медленно-медленно. Молодой ещё летел, растопырив лапы и ловя пастью
пустой воздух, когда Старый рванул всей силой шеи (а шея была – поди обхвати),
не позволяя сопернику должным образом обрести равновесие. Он очень хорошо знал,
что творил. При всей своей ловкости зверя Молодой упал неуклюже, неудобно и
тяжело – как раз на спину. И прежде чем он успел наново сообразить, где верх,
где низ, и вскочить, Старый переменил хватку. Он сделал бросок – короткий, но
столь стремительный, что даже для Волка седовато-серые лохмы на его боку
слились в мутные полосы…
…И взял Молодого за глотку. Разинутой пастью – за самую
гортань, так, что уже не могли помочь толстые оберегающие складки вокруг. И ещё
прижал для верности лапой, не позволяя ни выкрутиться, ни дать хоть какой-то
отпор.
Замершие зрители охнули, перевели дух, начали разговаривать.
Не один и не двое помимо собственной воли потёрли ладонями горло. Какова хватка
у матёрого кобеля, здесь хорошо представлял каждый.
В пальцах Мулинги рассыпался уголёк, рука метнулась за
новым…
Передние лапы Молодого обхватывали, почти по-кошачьи царапали
шею и грудь Старого, поверженный пёс свивался кольцом, пытаясь отбросить, сбить
с себя насевшего недруга… Всё вотще. Старый стоял над ним, как вырубленный из
гранита. Стоял, намертво пригвоздив бьющегося противника. Это ты мне доказывал,
что ты уже не щенок? Ну так получай, коли взрослый…
Волк смотрел на них, не отводя взгляда, оцепенев.
Молодой не закричал, не взвизгнул, даже не оскалился,
показывая тем самым, что испугался и готов молить о пощаде. Просто его
отчаянные рывки стали делаться всё медленнее и слабее. Волк чувствовал едва ли
не наяву, как у него грохочет в ушах кровь, как этот грохот превращается в
высокий, затихающий звон и вместе с ним смолкают все звуки, а солнечный мир
начинает меркнуть и стремительно удаляться…
Непререкаемый бросил сыну свой жезл, и Младший Судья поймал
его на лету. Подбежав к собакам, он стал бесстрашно просовывать деревянную
лопаточку между стиснутыми зубами Старого. Тот косился на человека, но хватки
не ослаблял. Не на шутку обеспокоенный хозяин Молодого бросился внутрь Круга и
стал помогать судье, наплевав на опасность оказаться покусанным чужим псом.
Хозяин Старого, плохо знакомый с порядками на состязаниях, замешкался. Ему
кричали, чтобы он тоже шёл разнимать кобелей, потом просто вытолкнули вперёд…
И тут случилось то, чего следовало ждать: придушенный
Молодой обмочился. Жёлтая струйка беспомощно излилась, замарав белоснежный мех
брюха. Старый презрительно фыркнул и выпустил его глотку. Мотнул головой,
выплёвывая проникший в рот жезл судьи. Отряхнулся – и, не обращая внимания на
посторонних, побежал к своему хозяину. Тот обнял любимца, начал трясущимися
руками застёгивать на нём простой плетёный ошейник. Кажется, он плакал и обещал
кобелю, что никогда, никогда больше не приведёт его в это скверное место.
– Нынче же уедем домой… – разобрал Волк. –
Будешь, как прежде, по вольной степи наше стадо водить… сыновьями-внуками
распоряжаться… Щеняток новых учить… Аргмвли, внучка твоя, поди, без нас уже
родила…
Пятнистая сука радостно повизгивала и знай умывала супругу
морду, серебристую от густой седины. Кобель тыкался носом в мокрые щёки хозяина
и всем своим видом показывал, что нисколько не сердится на него. И что вы,
люди, вечно о чём не надо переживаете? Подумаешь, оттрепал дурачка, старших
чтить не наученного. Тоже важность какая…
– Вот так, – задумчиво проговорил Винойр. – И
победил пёс, а радости никакой.
Владелец Молодого сидел на земле, тормоша и гладя всё ещё
неподвижного кобеля. Тому никакая особая опасность не угрожала – он не был ни
ранен, ни даже сильно помят, и воздух, без помехи вливавшийся в лёгкие, быстро
делал своё дело. Вот дыхание перестало сипеть и клокотать у него в горле, вот
ровней заходили бока, вот он увидел и узнал склонившегося хозяина – дёрнулся
пушистый обрубок хвоста, из пасти высунулся язык, лизнул знакомую руку… Человек
поднялся и пошёл вон из Круга, и вывалянный в пыли Молодой поплёлся за ним.
Хозяин на всякий случай придерживал его за загривок – торопясь на помощь
питомцу, он в спешке оставил на земле поводок.
У самой черты Круга Молодой остановился и посмотрел назад.
По другую сторону площадки стоял Старый. И тоже смотрел. Ну? Понял что-нибудь?
говорил его взгляд.
Волка как молнией ударило. Ему показалось – этот взгляд был
устремлён на него…
Венн всё ещё стоял столбом, пытаясь осмыслить случившееся,
когда с той стороны Следа, что была обращена в сторону города, начал
раздаваться истошный лай псов. У границы Круга уже стояли два очередных
поединщика, но головы поневоле начали поворачиваться прочь. Оглянулся и Волк.
По дороге, извивавшейся между холмами, торопливо катилась
повозка, запряжённая саврасым сегванским коньком. Кузов повозки представлял
собой нечто вроде ящика, покрытого толстой грубой тканью. Нетяжёлый ящик сильно
мотало, ткань хлестала и пузырилась. Рядом с возчиком на козлах сидел, подбоченившись,
Ригномер Бойцовый Петух.
Псы поднимали щетину и бешено лаяли на повозку или на то,
что в ней находилось. Похоже, запах, исходивший оттуда, весьма им не нравился.
Саврасая лошадка закладывала уши и косилась: ей тоже отнюдь не по сердцу были
стервеневшие псы и подавно – груз, который её принуждали везти. Возчик, однако,
был опытный и коньку никакой возможности проявить своеволие не давал. Повозка
катилась себе и катилась вперёд, прямо к Кругу. Люди расступались, давая
дорогу. Оттаскивали хрипящих собак.
Когда повозка приблизилась, Тхваргхел поднялся со своих
наградных ковриков и сделал шаг вперёд. Он не стал вздыбливать шерсть, потому
что ему не было нужды казаться крупней. Он сразу угадал приблизившуюся
опасность и без суеты заслонил собою хозяина. Ты к нему не подойдёшь! внятно
говорил высоко и воинственно поднятый обрубок хвоста.
