Вот тут Волкодав жадно придвинул к себе книгу, начисто
позабыв и об исчезнувших цветах, и о напыщенной глупости Кимнота! Да плевать на
него, на Кимнота этого! Тиргей!.. Друг мой, Серый Пёс, брат мой… Прошу тебя об
одном: не пытайся защитить меня, когда надсмотрщики придут меня добивать…
Молодой учёный, чья память, помимо бездонных познаний о скрытой жизни пещер,
хранила едва ли не всю классическую поэзию Аррантиады… Этого – заменить! И руки
надсмотрщика по имени Волк, равнодушно, по-деловому, без гнева и злобы переломавшего
ему позвонки. Тиргей… К Небесной Горе, брат мой, можно подниматься всю жизнь,
обретая и обогащаясь. Так и с Истовиком-камнем: ты не повесишь его на цепочку и
не вправишь в браслет. Ты просто будешь искать его, находя по пути гораздо
больше, чем предполагал… Сквозь решётки правильных буквиц протягивал руку давно
сгинувший друг, сумевший добраться к нему хотя бы так – посредством сочинений
своего погубителя.
Ведь должен же был этот Кимнот, прежде чем начинать хаять
Тиргея, воспроизвести на своих страницах хоть какие-то его умозаключения?.. А
впрочем, как знать? Может, он не удосужился привести и двух слов учёного
супротивника, которого надумал не просто победить в споре – вовсе со свету
сжить?..
– Наставник, – почтительно окликнул Волкодава
молодой голос, долетевший сквозь сумрак чертога. Венн поднял голову и убедился,
что ночное зрение, дар прародителя-Пса, его ещё не покинуло. На пороге
библиотеки стоял Винойр.
Звать Наставника на урок считалось весьма почётной
обязанностью. Волкодав разглядел улыбку Винойра. Похоже, сегодня никто не
оспаривал у паренька эту честь. Сегодня Винойр будет творить кан-киро вместе с
друзьями и учителем в самый последний раз. Назавтра он уезжает.
Волкодав молча закрыл книгу, потушил пальцами свечку и пошёл
за учеником каменным коридором наружу.
Они уже ждали его, рассевшись во внутреннем дворике. Их было
около двух десятков – совсем новые уноты и те, кто успел застать ещё госпожу
Кендарат. Волкодав не делал между ними различий. «Если ты видел два урока, а
твой друг – только один, у тебя уже есть что ему посоветовать…» – наставляли
когда-то его самого. Он обвёл глазами ряд обращённых к нему молодых лиц, хорошо
знакомых и ещё не успевших таковыми стать… и сразу отметил, что между ними не
было Волка. Очень странно. До сих пор Волк не отлынивал от занятий, скорее
наоборот: являлся даже жестоко простуженным, даже с только что вывихнутой, ещё
не зажившей рукой. Что же с ним произошло на сей раз?.. Наверное, всё тот же
Винойр, его побратим, мог бы ответить… Волкодав не стал спрашивать.
Он кивнул чёрному мономатанцу Урсаги, и тот, живо подбежав,
с поклоном остановился на удалении шага и вытянутой руки – это именовалось
«расстоянием готовности духа». Венн протянул ему обе руки, предлагая схватить,
и Урсаги, мягко прыгнув вперёд, сейчас же точно клещами стиснул его запястья.
Но пока длился прыжок, Волкодав столь же мягко прянул навстречу налетевшему
мономатанцу и чуть мимо него, а руки тем временем расходились – одна вниз,
другая наверх, – и остановить их движение было уже невозможно. Но сила
разгона ещё не была исчерпана, чернокожий проскочил вперёд, окончательно
утрачивая равновесие, и, когда Волкодав шагнул ему за спину и несильно толкнул
в бок – только и успел, что разжать руки и резко бросить их под себя,
разворачивая рёбрами ладоней, чтобы приняли тяжесть падающего тела, дали ему
встретиться с землёй не плашмя, а плавно, начиная с лопаток.
– Ух ты, – послышался тихий вздох кого-то из
новеньких. Наверное, парень считал, что уж ему-то такого никогда не постичь, и
речь шла даже не о показанном Наставником приёме – об искусстве падения,
которое явил сливово-чёрный Урсаги. Со всего маха на землю! Навзничь притом!..
Как же так – на спину, да чтобы не покалечиться?.. Ему-то всю жизнь внушали
совершенно иное…
– «Вечно Небо и нерушима Земля», – назвал Волкодав
ухватку, только что сокрушившую нападение мономатанца. И кивнул унотам –
пробуйте, мол.
– Я тебе доверяю…
– И я тебе доверяю… – вразнобой и негромко
огласило двор ритуальное приветствие кан-киро.
Волкодав отошёл в сторону и опустился на кем-то заботливо
расстеленный коврик. Ему показалось, будто серый цвет, в который с некоторых
пор окрасился для него мир, начал утрачивать оттенки и переливы, всё более
распадаясь на чёрный и белый.
Он не успел поразмыслить об этом. С той стороны, где
поместились новые уноты, раздались резкие голоса. Потом вовсе крики. И почти
сразу – резкие шлепки ударов.
– Так! – сказал Волкодав, поднимаясь на ноги. По
этому слову те из учеников, кто ещё продолжал постигать тщету нападения на Небо
и Землю, замерли на местах, а Наставник отправился туда, где честное обучение
боевому искусству сменилось мордобоем, чуждым благодати и красоты. Подобное
хотя и редко, но всё же иногда происходило на уроках, – конечно, не среди
старших, а между новичками, ещё не усвоившими: кан-киро есть наука Любви. Что
там у них на сей раз?.. Кто-то кого-то слишком жёстко отправил в объятия Земли
и тот, обидевшись, накинулся в ответ с кулаками?..
Подойдя, он сразу понял, что всё было гораздо хуже. Причина
ссоры крылась не в вывернутой руке и не в ушибленном локте. Старшие,
оказавшиеся, к счастью, поблизости, уже растащили драчунов и крепко держали,
пресекая неумелые попытки высвободиться. У одного из парней, темноволосого,
желтокожего халисунца Бергая, вовсю растекалась из носу красная юшка. У
другого, обветренного зеленоглазого Сурмала, родившегося на юге Саккарема,
успело распухнуть ухо и уже заплывал, наливался цветом грозовой тучи
полновесный синяк на скуле. Но боевой запал ещё не иссяк: задиры продолжали
орать во всё горло, изобличая один другого сыном блудницы, порождением вшивого
осла и даже выкидышем прокажённой. И, словно этих словесных чудес было ещё
недостаточно, оба взаимно поносили народы, сумевшие породить столь мерзкие
существа. Халисун объявлялся страной распутных женщин и трусливых мужчин: «Мы
вас, степных шакалов, в старину били и всегда бить будем!» Халисунец огрызался,
провозглашая Саккарем родиной болотных пиявок, у которых по жилам вместо крови
течёт жидкое дерьмо: «Мы вас, жабье отродье, сапогами привыкли давить – и ещё
подавим…»
Присутствие Наставника на них очень мало подействовало.
– Так, – повторил Волкодав. – Вы продолжайте,
почтенные, я подожду.
Это вызвало смешки старших унотов, а участники перебранки
замолкли, как по команде. Можно продолжать выкрикивать непримиримому недругу
оскорбления, когда тебя крепко держат, пытаются зажать рот или больно тычут
кулаком в рёбра. Но не тогда, когда над тобой начинают смеяться!
Халисунец и саккаремец, размышлял между тем Волкодав. Да,
тут не за оторванную пуговицу биться пошли. Это вроде того, как если бы меня
когда-то, мальчишкой, заставили вежливо и уважительно бороться с сегваном…
Вслух он сказал:
– Хорошо. Так чего же вы, мои почтенные, меж собою не
поделили?
– Этот последователь бесплодной Богини… –
немедленно начал уроженец халисунских равнин. В ответ тотчас раздался рык
непокорённого Сурмала:
