Некоторые полагали, что это была одна только видимость,
долженствующая произвести впечатление на простецов. Те, кто видел Хономера
каждый день, знали – голые стены, украшенные лишь самодельными полками, где
присутствовали ежедневно нужные книги, отнюдь не являлись маской, но в точности
отражали внутреннюю потребность Избранного Ученика. И были ещё люди, которым
ненаигранная суровость Радетеля Хономера внушала сущее благоговение. Эти люди
про себя сопоставляли почти мученический подвиг добровольных лишений, коим
подвергал себя Хономер, с раззолоченной пышностью великого тар-айванского
храма. Они сравнивали провалившиеся щёки Избранного Ученика, его руки, знакомые
с тяжёлым каждодневным трудом, – и круглые лица, мягкие ладони жрецов,
повсюду встречаемых в столице истинной веры. И кое-кто уже говорил, причём даже
не всегда шёпотом, что любому вероучению приходит духовный конец, когда оно
заплывает благополучным жирком. И что возродить его поистине способны лишь те,
кто по доброй воле возвращается к жизненному уставу первых праведников,
прославленных едва ли не наравне с Близнецами.
Такие, как Хономер…
Слыша подобные разговоры, Избранный Ученик, конечно, скромно
отнекивался. Но про себя потихоньку мечтал, как однажды по праву взойдёт на
трон Возлюбленного Ученика – и первым долгом изгонит из храмов роскошь,
достойную не воинствующих жрецов, а купеческих жён, дорвавшихся до богатства.
Как отрешит от служения всех тех, кто привык заботиться не о распространении
праведного учения, а о наполнении собственного брюха и ублажении плоти.
Наверняка это создаст ему могущественных врагов, но и привлечёт немало
сторонников. Не исключено в дальнейшем, что верные Богов-Близнецов разделятся
на два непримиримых лагеря: одни последуют воздержанной простоте Хономера,
другие захотят вернуть прежние сытые времена. И, возможно, между ними даже
разразится война. Которая либо покроет имя Хономера вечным позором
отступничества, либо вознесёт его на небывалую высоту, дав звание Равного…
От подобных размышлений голова кружилась сладостно и
жутковато. В глубине души Хономер отчётливо понимал, что опять рвётся туда же,
куда посягал и во времена поиска Глаза Дракона, и позже, когда учреждал в
крепости школу кан-киро. И, очень может быть, судьба снова готова была осадить
его, насмешливо обрекая на обидную неудачу в самом начале пути… Что ж, пусть
даже и так. В любом случае сам Предвечный не запретит ему помечтать, унестись
мыслию к тому, как всё повернулось бы, если… если бы…
Избранный Ученик Хономер стоял у окна, тяжёлые деревянные
ставни которого были распахнуты настежь по случаю наступившей жары, и смотрел
во двор, на унотов, круживших и катавшихся по двору под водительством Волка.
Кан-киро!.. Как же он тосковал по нему!..
Он прекратил посещать уроки, сославшись на занятость делами.
На самом деле причина была, конечно, совершенно другая. Какая же? Привычный к
работе души, Хономер долго и придирчиво разбирался в собственных побуждениях,
пока наконец, как ему показалось, не нащупал ответ. Брезговал ли он учиться у
Волка, прикоснувшегося к кан-киро на несколько лет позже его самого?.. Нет. Он
давно утратил подобную гордыню и распростился с брезгливостью, ибо знал, что
божественное просветление иной раз снисходит и во время чистки свинарника.
Тогда, может быть, он утратил вкус к занятиям, поскольку осознал, что достиг
отмеренного ему свыше уровня мастерства и уже не двинется дальше?
Тоже нет…
Он просто понял, что наука безумной языческой жрицы и её ещё
более безумного выученика, Волкодава, не даст ему необходимых средств для
достижения Цели.
Кан-киро было просто не предназначено для завоевания власти,
всё равно, мирской или духовной. Верно, люди могли собраться вокруг мастера
этого искусства и стать его учениками не только в пределах двора, отведённого
для занятий. Но вот войско, готовое завоевать для своего Наставника царство и посадить
его на трон, – такое войско из них даже Волкодав при всём желании не смог
бы составить, не говоря уже о старухе. Подобному противилась самая суть
кан-киро, и насиловать эту суть было всё равно что приказывать воде не быть
мокрой.
А значит, пришла пора Хономеру сворачивать с этого пути,
пока ещё не все шишки успел набить себе на ухабах, и подыскивать какой-то иной,
более подходящий. Например, путь исконной строгости и самоограничения, сугубо
ненароком являемый ближним и дальним гостям…
Да, но как же, бывало, воспарял его дух, когда нешуточное
нападение другого унота, иногда гораздо более сильного телом, безобидно
рассеивалось, устремляясь в Небо и Землю… Или воистину удавалось призвать к
нападавшему некое высшее милосердие, заставляя его исчерпать злобный порыв и
отправиться учиться терпению у одной из стихий…
Хономер смотрел из окошка на Волка и унотов, продолжавших
восхождение по пути, полезность которого он счёл для себя исчерпанной, и не мог
отделаться от зависти и дурнотной тоски.
В конце концов он заставил себя вернуться за стол и начать
пристально размышлять о рассказе соглядатая, только что уведённого прочь
молчаливым кромешником.
Соглядатая звали Ташлак. Это был щуплый человечек
неопределённого возраста и самой незапоминающейся внешности; единственной
приметной чертой его были густо усыпанные бородавками руки. Он давно служил
Хономеру, и о том, что сказанное в его присутствии может достичь ушей
Избранного Ученика, в Тин-Вилене не успел проведать, пожалуй, только очень
ленивый. И это было, в некотором смысле, даже неплохо. Отвлекало людское
внимание от других, по-настоящему затаённых и никому не известных подзирателей
[23]
Хономера. При всём том Ташлак до сих пор иной раз приносил
Избранному Ученику сведения, на поверку оказывавшиеся крайне полезными.
Так вот, несколькими днями ранее он увидел в городе, в
харчевне вельха Айр-Донна, двоих жрецов, прибывших на кондарском корабле.
Молодого звали вроде бы Никилой. Имя старшего оставалось пока доподлинно
неизвестным – Никила величал его просто Наставником. Но Хономер, не особенно
боясь ошибиться, мог предположить, что старик был тот самый Кроймал, которого
нарлакские Радетели наконец выгнали из Кондара и заставили вообще покинуть
страну.
На самом деле два наказанных священнослужителя не
представляли для Хономера особого интереса. Если бы с ними разделались за
отступничество в вере, Избранный Ученик непременно пожелал бы самолично узнать,
в чём оно заключалось. И в особенности – не случилось ли так, что двое
кондарцев, как и он сам, отстаивали некую истину, подзабытую богатым и
процветающим Тар-Айваном. Но, увы, причина изгнания, насколько Хономер был о
ней осведомлён, ничего возвышенного в себе не несла. Кроймал и Никила
пострадали только из-за собственной нерадивости, проявившейся в недостаточном
жреческом рвении. Притом что этим двоим Предвечный с самого начала облегчил
работу. Некий купец, исполненный благодарности за избавление от болезни,
завещал им добротный большой дом, дабы вера Близнецов обрела в Кондаре свой
кров. И как же распорядились подарком учитель и ученик?.. Имея чудесную
возможность немедленно устроить Дом для молений и всемерного восславления
Близнецов, они… урядили лечебницу для нищих! То есть – для портовых шлюх,
подхвативших дурную заразу, для пьяниц, нахлебавшихся ядовитого пойла, для мелких
головорезов, покромсанных в переулочных стычках!..
