— Молоко сухое, из голубого пакета «Nestle», — удивляюсь я... — Это что — пища йогов?
— У меня нет правил. Я люблю это молоко. Но не все его пьют. Брамины, ты знаешь их, они очень «трудные». Высшая каста, много правил, они очень переживают за чистоту своего питания. Они привозят свое молоко. Они говорят, что сухое молоко — слишком горячее для их крови.
Кухня браминов — святая святых. Пища впитывает энергию повара и любого, кто к ней прикасается. Так эта энергия перемещается в того, кто ее ест. Повара в богатых семьях Индии очень часто — обедневшие брамины.
Мы садимся на пол, по-индийски, опираясь на холодную стену.
— Возьми для нас по одеялу вон оттуда, — показывает она на длинную, в человеческий рост, стопку одеял у входной двери. — Я расстилаю эти одеяла каждую ночь, для моих деток — говорит она, имея в виду своих собак. — Я зову их детьми, потому что мы здесь как семья. Мы едим из одних тарелок. Я не считаю, что собаки чем-то хуже меня. Я сплю с ними здесь, в этой комнате. Вечером я расстилаю им одеяла, каждая из них занимает свое место. Они очень умные, умнее многих людей что я видела.
Люди говорят: «Матаджи, почему ты тратишь свое наследство на этих животных?» Я говорю, что собаки не могут работать, поэтому я покупаю им еду. Каждый в Индии при желании может работать, но собаки не могут. У собак нет рук. Разве это не очевидно?
Иногда я не сплю из-за них целую ночь. Какой-нибудь зверь приходит на территорию ашрама, особенно они не любят павлинов, тогда они лают всю ночь. Я не сплю вместе с ними, ругаюсь, а затем говорю себе: «Мира, ты сама выбрала такую жизнь».
До 10 лет я ходила в католическую школу. Да, не удивляйся, я родилась в Керале, на юге Индии. Там очень сильна католическая церковь. Многие жители Кералы — не индуисты, а католики, но я родилась в индуистской семье, просто образование в католической школе было лучшим.
Когда я была подростком, то вступила в тайную коммунистическую партию.
Ты знаешь, что в Индии все еще очень сильна система каст? В детстве мы всегда спрашивали друг друга: «Какая у тебя каста?» Если каста была высокой, то мне можно было дружить с этой девочкой, если низкой — я не могла общаться с ней.
Все браки тоже определялись кастами. Богатство, власть, уважение — определялось кастами. Я была из семьи очень высокой касты, но стыдилась этого. Коммунизм привлёк меня из-за идеи всеобщего равенства. Я стала коммунисткой, чтобы поддерживать бедных. Мы боролись с кастовой дискриминацией.
Моя семья была очень богата, но я не хотела быть одной из нашего круга. Я хотела быть с простыми людьми. Тайно мы строили коммунистический порядок. Мы помогали самым бедным семьям Кералы, иногда тайком воровали у богатых и отдавали бедным. Мы воровали лекарства и еду — только то, что было необходимо.
Я так активно учувствовала в этой деятельности, что была приглашена на особую встречу с главой нашей тайной организации коммунистов. Эта встреча проходила ночью, в лесу, она была секретной. И вот он говорил там речь, и он сказал, что Бога нет. Тогда я подумала: «Нет, нет. Этого не может быть. В этом что-то не так, мне это не подходит».
После этой встречи я навсегда покинула эту организацию. Я присоединилась к моим родителям.
Каждую ночь у нас дома читали «Бхагавадгиту» — учение Кришны. Мы просыпались в три утра, каждый день, ничего не ели и не пили, собирались в круг и читали священное писание.
Когда я закончила школу, то сказала отцу, что не выйду замуж, а приму отречение — стану саньяси, уйду в ашрам. Это было ненормально. Дети богатых семей не уходят в ашрамы — они проживают богатое наследство, выходят замуж и женятся по расчету, рожают умных детей и продолжают расширять свое богатство. Но мой отец очень любил меня. Он сказал: «Хорошо, но сначала ты должна получить профессию». Я согласилась.
В 21 год я получила диплом юриста. Мой отец отправил меня в путешествие по Европе. Я побывала в Италии, Париже, Берлине — везде. Один год я жила в Европе ни в чем себе не отказывая, но эта жизнь не захватила меня. Мой отец надеялся, что увидев другую жизнь, я изменю свое решение. В нашем обществе в ашрамы уходят в старости, когда лучшая часть жизни прожита, а дети выросли.
Путь саньяси больше не пользуется уважением в Индии. Оранжевое платье «отреченного» можно купить в любой лавке. Раньше человек проходил множество испытаний и лишь потом надевал такую одежду. Теперь, эта одежда ничего не значит.
Сейчас одиноким йогам сложно выжить. Йогов в этих краях находят с отрубленными головами. Это своего рода духовная мафия. Если ты не живешь в организованном ашраме какого-нибудь духовного гуру, ты не участвуешь в распределении денег. Деньги должны поступать в один канал. Все подаяние садху должно учитываться и делиться между всеми.
Ты знаешь сколько иностранцев является жертвами названных гуру? Внешне эти гуру выглядят одинаково. Вокруг них ходят одинаковые удивительные легенды, но когда живешь с этими людьми очень близко, годами, проступает нелицеприятная правда.
Йоги, аскеты прячутся в джунглях не от животных, не от тигров — а от людей. Мой отец предупредил меня обо всех испытаниях. Когда я уходила, он сказал: «Если ты решила отречься от мира, то не должна возвращаться обратно в мир. Приняв однажды духовный путь, нельзя менять его снова на «мирской». Я сказала: «Хорошо отец, я не вернусь».
Моя мать не дала мне своего благословения. Но сейчас наши соседи постоянно спрашивают ее: «Когда приедет Мира?» Они касаются ног моей матери как святой, потому что у нее такая дочь. Это все, чем я могу отплатить ей.
Когда я покинула родительский дом, я поехала в Ашрам Бихарской школы йоги в Мунгере. Это был ашрам с очень хорошей репутацией. Кто-то из моих знакомых порекомендовал его.
В Ашраме было много работы, был очень жесткий распорядок дня. Мы не покидали стен ашрама без необходимости, не пользовались деньгами. У нас было все: одежда, еда. Мы не пользовались деньгами.
По вечерам все собирались в большом зале. Глава ашрама, мы звали его просто Свамиджи, устраивал сатсанг — общение, ответы на вопросы. В первый вечер он посмотрел на меня и сказал: «О, новый ученик? Что ты умеешь?»
Я сказала, что знаю наизусть «Бхагавадгиту». Он попросил меня зачитать двенадцатую главу. Я прочла. Ему очень нравилось мое южное произношение. Потом он попросил прочитать «Лалита-сахасранаму». Я прочла ее тоже. В конце сатсанга он сказал: «Мира, ты ведь не оставишь меня?» Я сказала: «Нет, Свамиджи, не оставлю».
Очень быстро я получила расположение старших людей ашрама. В отличие от большинства — у меня было образование. Мне была поручена административная работа — заполнение документов. Вечером, когда наступало время вечерней пуджи, мне давали статую Шивы и Шакти, я должна была пронести их вокруг ашрама. Это было очень почетно. Новичкам не поручали такую работу.
Это было забавно, я ведь невысокого роста — всего метр пятьдесят. Статуи Шивы и Парвати были примерно такого же размера как я сама. Но я бойко шагала с ними, а затем возвращалась в офис заполнять документы.
