Из недолгого общения с ней, по пути в населенный пункт, я сделала вывод, что она совсем не относилась к разряду тех девиц, которых Клаус недавно приглашал в поместье. По правде говоря, она вообще не напоминала человека, который мог ввязаться в какую-то мутную историю — скромная одежда, очки, длинные растрепанные косы, — вполне себе школьница-отличница, мамина гордость и любительница бабушкиных пирожков. Голосок у нее был тихий, слегка запинающийся, а щеки мгновенно заливались румянцем.
Представить ее в компании Клауса вообще было сложной задачкой, тем более пассажиркой багажника его вычурного транспортного средства.
Бедняжка была настолько расстроена, испугана и смущена, что даже неспособна была вспомнить номер своих родителей, чтобы сообщить им о своем местонахождении.
И пока мы сидели в кафе, она чиркала на бумажке цифры и все время тяжело вздыхала.
Клаус наслаждался борщом, который, видимо, мог испробовать только на забытой отчизне, да и вообще ситуацией — он наконец-то покинул пределы особняка и вырвался во внешний мир, пусть и при таких запутанных обстоятельствах.
Он бросал на Олесю заинтересованные взгляды, явно испытывая к ней зачатки симпатии.
Мне было страшно подумать о том, каким кобелем он вырастет, если сейчас уже был таким падким на противоположный пол.
Что это у нас? Отсутствие роли матери в его воспитании? Попытки восполнить недостаток любви из детства?
Давай, Женечка, ты же у нас с недавних пор специалист в подростковой психологии.
Чтобы отвлечься от неприятного внутреннего диалога, я решила все-таки заняться более насущными проблемами.
— Не могу сосредоточиться, — всплеснула руками Олеся, в очередной раз перечеркивая цифры на бумаге.
Перед ней на столе остывал нетронутый обед, из которого она не обделила вниманием только яблочный компот.
— Давай мы выйдем, а ты подумаешь? — предложила я, с намеком посмотрев на Клауса.
Парень тут же напрягся и нехотя последовал за мной на улицу.
— Прояснилось что-то? — требовательно начала я.
Нервы шалили, и я извлекла из кармана куртки пачку сигарет.
Клаус с завистью посмотрел, как я закуриваю, и медленно покачал головой.
— Жаль, — хмыкнула я, — потому что для меня ситуация очевидна.
— Да? — заинтересовался парень.
— Ты отлично спланировал этот спектакль, — медленно сообщила я, — вероятно, тебе приходится постоянно прибегать к услугам пластических хирургов, чтобы поправить выросший от вранья нос. Только ее ты зачем втянул?
Клаус вдруг взорвался: он был так раздражен, что у него даже вены на лбу вздулись, а без того жуткие от недосыпа глаза лихорадочно засверкали.
Он рванулся в мою сторону, словно собирался ударить.
— Послушай, ты… — начал он, но его устрашающая интонация мало меня впечатлила, — не смей обвинять меня во лжи! Я правда ничего не помню и не знаю, откуда взялась Олеся… Я не собираюсь тебе ничего доказывать! Да кто ты такая вообще?!
Я закатила глаза, давая ему понять, что не собираюсь в ответ на этот вопрос пересказывать ему всю свою биографию.
— Тебе и не придется мне ничего доказывать, — возразила я, — будешь разбираться с Игнатом и своим папашей. Я не нанималась быть твоей нянькой или убирать за тобой устроенный бардак.
— Что?! — взвизгнул Клаус. — Ты собираешься рассказать Игнату?!
— А ты думал, я с тобой вместе буду ломать комедию? — вопросом на вопрос откликнулась я. — С меня хватит. Пусть с тобой разбирается твоя… родня. — Я почему-то долго не могла подобрать подходящее слово.
Теперь Клаус действительно разозлился. Вероятно, если бы на его глазах я не разобралась с двумя амбалами, явно превышавшими его в размерах и физической силе, он бы рискнул полезть на меня с кулаками. По крайней мере, он как-то нервно дернул руками, словно хотел их занести для удара, но помедлив минуту, опустил их вниз. Его глаза сузились до размера двух маленьких щелок, демонстрируя крайнюю степень его презрения к моей скромной персоне. Ноздри раздулись от возбуждения, щеки покраснели, словно он вот-вот взорвется от переполняющих его эмоций.
Воздух между нами словно начал искрить.
— Отцу не понравится, что ты не справилась с заданием, — понизив голос, зашелестел мальчишка, четко проговаривая слова, — тебя больше никто не возьмет на работу… он позаботится.
— Какое беспокойство обо мне, — ухмыльнулась я. — Ты сейчас что, пытаешься меня шантажировать?
Клаус уже было открыл рот, чтобы ответить что-то язвительное и грозное, но заметил приближающуюся к нам Олесю.
Девочка впервые за все время с момента обнаружения ее в багажнике выглядела счастливой и спокойной. Улыбка ей очень шла, глаза сияли.
Я не могла не подметить, как ее настроение заразило и Клауса, и его слабость до женского пола сейчас пошла мне на руку и способствовала окончанию неприятного разговора.
На самом деле я храбрилась. Ситуация казалась мне крайне неудобной, ведь фактически да, я не справилась с элементарным заданием — не позволять мальчишке нарушать его самоизоляцию в папашином особняке.
Я допустила грубейшую оплошность, позволив ему одурачить себя и накормить своими таблетками. Я действительно заслуживала если не наказания, то определенных негативных слов в собственной характеристике, с которой, вероятно, мой престиж как телохранителя покрылся бы гнусными пятнами, смывать которые придется несколько лет. Долгие годы успешных миссий — и вот такая совершенно нелепая оплошность.
В данной ситуации я была не лучше Ивана — он был труслив и испугался людей с оружием, а я, напротив, была слишком самоуверенной, и это сыграло со мной злую шутку.
Если отец Клауса действительно так влиятелен, как все говорят, он точно постарается подпортить мне репутацию. Мне может повезти, и он окажется более равнодушным к сыну, чем хочет казаться, и я отделаюсь малой кровью; но будь он таким гнусным, злопамятным и мстительным существом, как большинство знакомых мне представителей элиты, — пиши пропало. Мне и в сонном Тарасове после такого работы не найти, если только, конечно, не сторожем на хлебобулочный завод.
— Я вспомнила телефон! — оторвала меня от невеселых мыслей Олеся.
Мы с Клаусом почти синхронно протянули ей мобильные телефоны, но, конечно, она предпочла средство связи мальчишки.
Кажется, он мог бы ей тоже понравиться, если бы она не была так напугана и ошарашена историей, в которую ввязалась.
Олеся промямлила что-то нечленораздельное в благодарность и отошла от нас на несколько шагов, вероятно, надеясь, что будет говорить с родными наедине. Но, конечно, мы с Клаусом оба стояли молча и ждали, когда начнется ее беседа. Любопытство было сильнее любых этических установок не ввязываться в чужие дела. Да и дело сейчас не было чужим — Олесю мы нашли в машине Клауса, а не в соседнем лесу, что невольно причисляло ее к числу наших неловких приключений.
